Бабушки (сборник). Дорис Мей Лессинг

да, – ответила Роз.

      Иен встал, взял огромный сэндвич с салатом, в другую руку – кусок яблока и пошел в спальню Роз.

      – Ладно, – Лил рассмеялась с ноткой горечи.

      – Именно так, – подтвердила Роз.

      Том тоже поднялся и пошел через дорогу – в дом Лил.

      – Что будем делать? – спросила Лил у подруги, словно ждала решения своей судьбы, прямо здесь и сейчас.

      – Кажется, мы уже все делаем, – ответила Роз. И пошла к себе вслед за Иеном.

      Лил собрала аптечку и пошла домой, помахав рукой Солу Хатлеру, сидевшему у себя на веранде.

      Начался учебный год, последний класс для мальчиков. Они оба были старостами и вызывали восхищение. Лил часто разъезжала по другим городам, судила, вручала призы, произносила речи – знаменитая, стройная, высокая, скромная женщина, в безупречных светлых нарядах, с аккуратно уложенными и ухоженными светлыми волосами. Все знали ее добрую улыбку, ее сострадательность, доброту. В нее влюблялись и мальчишки и девчонки, писали ей письма, в которых часто встречалась фраза: «Я знаю, что вы меня поймете». Роз координировала постановки мюзиклов в паре школ, сама работала над пьесой: фарсом на тему секса, привлекательная громкая женщина, настойчиво дающая понять, будто ее укус может оказаться куда страшнее ее лая: «Так что поосторожнее, не надо меня злить!»

      Они показывались на людях, все четверо и по отдельности; казалось, что ничего не изменилось, они ели в комнате, окна которой выходили на улицу, купались в море, иногда женщины отдыхали на пляже одни, потому что мальчишки уходили кататься на досках.

      Они оба изменились, больше Иен, чем Том. Застенчивый, робкий и скромный, он обрел уверенность в себе, повзрослел. Роз, помнившая того измученного мальчика, который оказался в ее постели впервые, тайно гордилась собой, хотя, естественно, ни с кем, даже с Лил, она не могла об этом поговорить. Да, она сделала из него мужчину. Вы только посмотрите на него… Иен больше не закрывался, не плакал от одиночества, не страдал по отцу. Он считал, что она принадлежит ему, а ее это забавляло, даже очень нравилось. Том же, никогда не страдавший от застенчивости и сомнений в себе, превратился в сильного, вдумчивого юношу, он защищал Лил, как никогда не защищал мать. Это были уже даже не мальчики, а молодые люди, вполне симпатичные, ими начали интересоваться девчонки, так что дома Лил и Роз, как она шутила, превратились в крепости, защищавшие их от обезумевших страстных девиц. Но в этих домах, открытых солнцу, морскому бризу и шепоту волн, были комнаты, в которые не входил никто кроме Иена и Роз, кроме Тома и Лил.

      Лил призналась Роз, что она настолько счастлива, что даже страшно.

      – Неужели в жизни может быть нечто столь восхитительное? – шептала она, боясь, что ее услышат – но кто? Рядом никого не было. Она подразумевала, и Роз ее вполне понимала, что такое сильное счастье не может остаться безнаказанным. Роз повысила голос и отшутилась, что «это такая любовь, имя которой нельзя произносить»[2], и запела:

      – «Я тебя люблю, о да, люблю тебя, а

2

Строка из стихотворения Лорда Альфреда Дугласа «Две любви».