Приемыш черной Туанетты. Сесилия Джемисон

Она маленькая, и я забочусь о ней и стараюсь ей помочь, чем могу…

      Говоря это, мальчик поднял на художника глаза, и в их голубой глубине сиял такой мягкий свет, что сердце художника дрогнуло от какого-то смутного нежного воспоминания.

      «Как он похож на него, – подумал он, – тот же взгляд, та же улыбка и почти тот же возраст! Я уверен, и Лауре это бросится в глаза… Надо показать ей его!»

      На мгновение он забыл, где находится; воспоминание детства слилось с недавним горем. Босоногий мальчик, срывавший в обмелевшем пруду водяные лилии; мальчик, стоявший возле него и следивший любящим взором за каждым движением его кисти, и мальчик, находившийся сейчас перед ним, – казались ему одним и тем же лицом. Сильное волнение стерло все из памяти художника, и он застыл в безмолвии, устремив глаза на Филиппа. Очнувшись, словно ото сна, он заговорил, и в голосе его дрожали новые нежные нотки:

      – Какой ты добрый мальчуган! Счастье, что у нее такой друг. Как тебя зовут, голубчик? Я хочу поближе познакомиться с тобой.

      Мальчик покраснел от удовольствия и быстро ответил:

      – Меня зовут Филиппом, сэр!

      – Филипп, – повторил, как эхо, художник. – Не странно ли!.. А как твоя фамилия?

      – О, меня все зовут «Филиппом Туанетты», я никогда не интересовался своей фамилией. Я спрошу сегодня мамочку, есть ли у меня фамилия.

      – Туанетта – твоя мать?

      – Нет, сэр, она моя няня. Она темнолицая, а я, как видите, белый.

      – Ты всегда жил с Туанеттой?

      – Всегда, сколько себя помню.

      – Стало быть, у тебя нет родителей?

      – Родителей? Нет. Не знаю… Я спрошу мамочку!

      – Где вы живете?

      – Я живу на улице Урсулин, за городом. Мамочка там развела сад и продает цветы. У нас чудный сад! Не придете ли вы посмотреть? Мамочка гордится своим садом и любит показывать его гостям!

      – Спасибо, обязательно приду, – ответил художник. – Я очень люблю цветы, а еще люблю картины. А ты их тоже любишь?.. – я говорю о картинах… Я думаю, ты мало их видел!

      – О, множество! Я их очень люблю. Я видел их в церкви, в витринах и… пробовал рисовать сам, – прибавил Филипп, понизив голос и слегка покраснев.

      – Отлично, мой мальчик; я художник. Я рисую картины. Хочешь взглянуть на мои работы?

      – Очень, сэр, – если только мамочка позволит… Я отпрошусь у нее и приду завтра же!

      – Мне хотелось бы, чтоб ты пришел со своей подругой. Я хочу написать с нее картину. – И художник опять внимательно посмотрел на взволнованное личико девочки, нетерпеливо глядевшей на деньги, мелькавшие у него в руках.

      – Пойдешь со мной, Дея? – спросил Филипп.

      – Я не могу: я должна еще продать «Эсмеральду», – ответила девочка.

      Художник с улыбкой посмотрел на детей.

      – Итак, у тебя есть еще «Эсмеральда», а тебя зовут Дея? Где же Гомо, волк?

      – Гомо спит; но он не волк, а только волкодав…

      В это мгновение Гомо, услыхав свое имя, вышел из-под стола и стал обнюхивать незнакомца, который ласково погладил его по голове. И старый пес, одобрительно