Вот пришел великан. Константин Воробьев

вышли на поиски.

      Профессор едва поспевал за Петей.

      – Осторожно, молодой человек! Вы слишком увлеклись спортом. Мы еще не нашли пропавшей ракеты.

      – Тут хорошо прыгается, – восхищался Петя, одним махом взлетая на высокую скалу.

      – Еще бы! Здесь, на Луне, все весит в шесть раз меньше! – заметил профессор.

      Вдруг дальние скалы покрылись огненными вспышками.

      – Метеориты! Скорей под скалу! – закричал профессор, увлекая Петю за собой.

      Каменный дождь обрушился на лунную поверхность. Неожиданно профессор споткнулся и упал.

      – Профессор! Что с вами? – испугался Петя.

      – Нога. Кажется, я повредил ногу, – простонал ученый.

      – Я понесу вас! – предложил Петя. – Держитесь крепче! Вот так! Ведь на Луне все весит в шесть раз меньше!

      – Спасибо, мальчик! Только мы не успеем. Уже темнеет.

      – Я вижу огонек нашей ракеты! – бодро воскликнул мальчик и быстро побежал по скалам с профессором на закорках.

      Но Петя ошибся. Это была вовсе не их ракета.

      Петя постучал по стальной обшивке ракеты, и из люка выглянул незнакомый человек.

      Петя сначала удивился, но потом узнал отца Наташи.

      – Как хорошо, что я вас нашел! – обрадовался мальчик. – Помогите, пожалуйста. Профессор ранен.

      – Нет-нет! – замахал руками профессор. – Мне уже лучше!

      – Товарищ Бобров! – по всем правилам доложил космонавт. – Наша ракета ликвидировала повреждения и готова к полету.

      – Отлично. Все возвращаемся на Землю.

      Сколько людей собралось на Красной площади! Героев засыпали цветами. Наташа, сияя от счастья, кинулась к отцу.

      – Папа! Папа! Я знала, что Петя тебя найдет. Обещал – и нашел!

      На этом рассказ кончался. Я прочел его четырежды, – а вдруг чего-нибудь не понял, и, наверно, от той пристальности, с которой вглядывался в строчки, у меня тупо заболел затылок. Мне было впору закурить и поделиться с Лозинской впечатлением о рассказе, и я украдкой взглянул на нее, отгородившись от Верыванны локтем. Лозинская сидела в косой неудобной позе, почти полуотвернувшись ко мне спиной, и сосредоточенно отчеркивала что-то в рукописи толстым цветным карандашом. Я подождал и посмотрел на нее снова. Потом еще и еще. Тогда она выронила карандаш, прикрыла лицо ладонями и пожаловалась Вереванне на головную боль.

      – Просто нет спасения, – сказала она. – Я, наверно, пойду домой.

      Она отняла ладони от глаз, и я увидел в них откровенный, насильно задушенный смех. Я для нее пожал плечом, а для Верыванны щелкнул по рассказу пальцем, – так ведь можно, например, сгонять и муху, поскольку им теперь везде раздолье. Когда Лозинская ушла, у нас в комнате наступила глухая емкая тишина, какая бывает только в потемках какого-нибудь нежилого чулана. Внезапное ощущение пустоты неизменно связано с неподвластной человеку летучей грустью о какой-то безотчетной утрате, – сердце тогда начинает тосковать и сожалеть о чем-то без вашего спроса и чувствовать себя сиротой. По крайней мере именно это испытал тогда я. Вераванна с обиженным видом вкусно сосала леденцы, не отрываясь