Оркестровая яма для Катерпиллера. Дмитрий Назаренко

того, чтобы упасть на пол, падала в объятия комсомольца-актёра Баблова.

      Hey, midnight dancer, oho-oho

      Hey, big romancer, oho-oho

      Come on, let’s do

      The midnight dance.

      Что может быть лучше, чем танцы под музыку диско? Музыка играет все громче и громче. И даже совсем не страшно, когда часа в три ночи в дверь номера громко, долго и очень официально стучат. Троицкий решительно распахнул дверь и, глядя в грудь расплывчатой фигуры в проёме, старательно произнёс, двигая одеревеневшими губами:

      – А нам Вчеслав Якльч Рогффф разршил…

      Первый секретарь Краснопресненского райкома ВЛКСМ товарищ Рогов кивнул:

      – Ну, раз разрешил, продолжайте.

      Инструктор райкома, весёлая девчонка, похожая на маленькую полненькую белку, с притворным гневом запищала:

      – Ты, совсем! Не видишь, что ли? Сразу после учёбы ко мне. Выговор тебе! И всем выговор! С занесением!

      Всё захохотали. Выговор после учёбы обернулся ещё какой-то дискотекой на пару дней по линии комсомола в одном из главных банков СССР.

      На работу Троицкий заскакивал отдохнуть и отоспаться, а домой не появлялся совсем. Бабье лето завершилось ночным авралом на работе и профсоюзным собранием, на котором его отдел лишили квартальной премии. Его упомянули отдельно. Он понял, что с очередным повышением придётся подождать. Ещё год назад он перенёс бы такое играючи, но в этот раз что-то пошло не так.

      – Дистония на почве стресса и перенапряжения. Криз. Хренозепам. Жополидол. Хуевалол. Принимать. Соблюдать. И самое главное. Своё это. Прекращать. Вы что себе думаете, а? Болит? И ещё не так будет!

      Участковый врач продолжала пугать незнакомыми терминами. Но его беспокоило только одно. Отпуск. Через две недели солнце пропало совсем. Серое небо, похожее на мокрую простыню, с каждым днём опускалось всё ниже. Мокрые листья толстым слоем лежали на мостовой, и сдвинуть с места их было не под силу даже сильному ветру с дождём.

      Троицкого так и не отпустило бы, если бы товарищ не дал ему четыре крошечные пилюли:

      – Вот, возьми. Примешь. Что останется – вернёшь.

      Помогло сразу. Он поплёлся закрывать бюллетень.

      – Всё. Выписывайте.

      – Что такое? Как? – закудахтала доктор.

      – Вот, – он протянул ей блистер.

      – Сереназ. Да вы что! Это же галоперидол! Такое в психиатрической скорой вкалывают буйным!

      Он пожал плечами. Каждый умирает в одиночку.

      Куда ехать в отпуск, было непонятно. Турбюро в Петроверигском переулке напоминало пункт приёма вторсырья. Предложение, которое ему сделали, было соответствующим. Конец октября Троицкий встречал в строительном вагончике на берегу реки Псоу на границе с Абхазией. Двери на территории туристической базы были заколочены. Сезон закончился. Днём было тепло. В свои короткие приёмные часы лето ещё работало. Можно было загорать и купаться.

      Соседом ему случился закройщик