Итальянский этюд в ковидных тонах. Ольга Малышкина

сказал он, борясь со своей счастливой улыбкой, которая раздвигала губы, не давала говорить нормально.

      – Хотите посмотреть? – глаза Полины сияли ему в ответ. – Только мне ещё нужно немного его доработать.

      – Спрашиваете! Конечно хочу.

      Он подошёл к мольберту. Опять увидел своё лицо. Застыл, поражённый. Эта трогательная взволнованность наверняка будет в его взгляде сегодня, когда он будет просить её принять его руку и сердце…

      Полину смутило его молчание.

      – С таким выражением вы объясняли мне, что не так выразились…

      – Правда? – он посмотрел на неё. – Полина, я не представляю, чему вы ещё учитесь и чему ещё собираетесь так долго учиться. Мне кажется, вы полностью сформировались как художник. Но почему опять я? Вы обещали мне свой автопортрет.

      – Это потом, – отмахнулась она, обрадованная его словами. – У нас есть ещё сколько-то времени?

      – А что?

      – Мне бы хотелось дописать портрет. И… чтобы вы попозировали.

      – Время есть. Но я не смогу повторить такой же взгляд, как минимум сейчас…

      – Это и не нужно. Глаза я больше не буду трогать. Зато представлю завтра оба ваши портрета своему преподавателю.

      – Хорошо, командуйте, – сдался Витторио. Сидеть, ничего не делая и только любуясь Полиной, что могло быть в этой жизни лучше?!

      – Витторио, – попросила она спустя десять минут, – не смотрите на меня так, вы меня отвлекаете.

      – Как «так»?

      – С таким… чувством… – она смутилась.

      «Вряд ли у меня получится смотреть на вас по-другому…» – чуть было не сказал он, подумал, что это неминуемо повлечёт за собой объяснение, а вдруг ответ окажется не таким, на какой он рассчитывает?.. Лучше пусть он поживёт ещё в этом состоянии радостной надежды…

      – Я могу закрыть глаза…

      – Лучше смотрите в окно.

      – Там я уже всё видел.

      – Тогда рассказывайте о чём-нибудь. О чём-то, не связанном со мной. Например, о вашем сыне.

      Витторио вздохнул. Меньше всего ему хотелось говорить сейчас о сыне.

      – Его зовут Джованни. После смерти матери он жил у бабушки, моей мамы. Когда ему исполнилось восемнадцать, снял квартиру вскладчину с друзьями, кажется, их там минимум пятеро. Работает то там, то тут, ничем особенно не интересуется, ничему учиться не хочет. На уме только развлечения. Пожалуй, это всё. Наверное, я никудышный отец, раз он вырос именно таким…

      Полина в изумлении смотрела на него.

      – Я вас разочаровал? – в его голосе появилась грусть. Ему не хотелось перекладывать вину за воспитание Джованни, точнее, за «невоспитание», на покойную жену, бывшую тёщу и собственную мать. Но его действительно в своё время «исключили» из процесса, объясняя это поначалу его молодостью (что было правдой), а затем ссылаясь на то, что воспитание детей – это исключительная прерогатива женщин. В итоге получилось то, что получилось.

      – Нет, мне вас просто стало жалко. Вы очень переживаете,