Ночь – мой дом. Деннис Лихэйн

и обычно, когда они встречались после долгого перерыва, у него возникло чувство неловкости – хотя бы потому, что они служили зеркальным отражением друг друга. Отцу Джо было шестьдесят. Он зачал Джо сравнительно поздно, уже после того, как произвел на свет двух сыновей. Но если Коннор и Дэнни унаследовали некоторые черты лица и особенности телосложения от обоих родителей (и уж точно – рост: по материнской линии все мужчины у них в роду вымахивали огромными), то Джо был вылитый отец. Тот же рост и сложение, та же твердая линия подбородка, тот же нос, те же заостренные скулы и глаза, посаженные чуть глубже, чем полагается, из-за чего другим труднее понять, о чем ты думаешь. Вот разве что глаза у Джо отливали голубизной, а у отца – зеленью; волосы Джо цветом напоминали пшеницу, а отцовские – лен. И все равно отец видел в Джо пародию на себя в молодости. А Джо, глядя на отца, замечал «гречку» на руках и дряблую кожу, различал Смерть, стоящую у его изголовья глубокой ночью и нетерпеливо постукивающую ногой.

      После прощальных рукопожатий и похлопываний по спине отец отделился от спутников, которые выстроились в очередь за своими пальто. Встал перед сыном. Резким движением протянул ему руку:

      – Как дела?

      Джо пожал ее:

      – Неплохо. Как у тебя?

      – Все путем. В прошлом месяце меня повысили.

      – Сделали заместителем суперинтенданта Бостонского управления полиции, – отозвался Джо. – Я слышал.

      – А у тебя что? Где сейчас работаешь?

      Лишь те, кто давно знал Томаса Коглина, сумели бы заметить, что он выпил. Спиртное никогда не сказывалось на его речи, остававшейся гладкой, четкой, не слишком тихой и не слишком громкой даже после половины бутылки хорошего ирландского виски. И глаза у него не тускнели и не разгорались ярче. Но те, кто знал его хорошо, могли заметить что-то хищно-лукавое в его приятной улыбке, во взгляде, которым он норовил смерить собеседника, отыскать его слабое место и решить про себя, стоит ли в него вцепиться.

      – Папа, это Эмма Гулд, – представил Джо.

      Томас Коглин взял ее за руку и поцеловал в костяшки.

      – Очень рад, мисс Гулд. – Он кивнул метрдотелю. – Жерар, угловой столик, пожалуйста. – Он улыбнулся Джо с Эммой. – Не возражаете, если я к вам присоединюсь? Я зверски проголодался.

      Стадию салатов они миновали довольно благополучно.

      Томас рассказывал всякие истории о детстве Джо, сводившиеся к одному: каким тот был неугомонным шалопаем. В отцовском пересказе эти истории выглядели мило эксцентричными, вполне подходящими для короткометражек Хэла Роуча[10], какие показывают в субботу на утреннем сеансе. Правда, отец опускал традиционный финал таких историй – шлепок или порку.

      В нужных местах Эмма улыбалась или хихикала, но Джо видел, что она притворяется. Все они притворялись. Джо и Томас делали вид, что их связывает родственная любовь, а Эмма делала вид, что не замечает: такой любви между ними нет.

      После рассказа об одной проделке

10

Гарольд (Хэл) Роуч (1892–1992) – американский кино– и телепродюсер, режиссер, актер. Прославился главным образом как создатель короткометражных комедий (в описываемое время – еще немых).