Эффект Лазаря. Елена Радецкая

грусти.

      Иногда мне с Костей бывало легко, но чаще, тяжело, как сейчас. И говорить тяжело, и молчать. Я вытащила из кармана дяди Колину обезьянку и рассматривала ее.

      – Знаешь, почему я выбрала обезьянку? Потому что она на меня похожа. Тебе так не кажется?

      Он покачал головой.

      – А на кого я похожа? Из животных?

      – Понятия не имею. На кого-то из кошачьих. Или из собачьих.

      Он прикрыл глаза, дав понять, что разговор окончен. Так и ехали. На прощание поцеловал меня в щеку, будто ничего между нами не произошло.

      Интересное кино! Это у него так принято? Ночь пройдет – и спозаранок, в степь, далеко, милый мой, он уйдет с толпой цыганок за кибиткой кочевой? Хорошенькое дело!

      8

      Дома я поставила обезьянку на письменный стол. Достала ящик с елочными игрушками и нашла там стеклянную серебряную избушку с крышей под белым снегом, с окошком, с дверью и даже с завалинкой. Этот домик однажды на Новый год мне подарил дядя Коля. Поставила игрушку рядом с обезьянкой. А от тети Нины ничего не осталось: она дарила мне одежду и кассеты с балетами «Щелкунчик» и «Жизель». Одежда была сношена, а кассеты выброшены вместе с магнитофоном-кассетником, когда на смену кассетам пришли диски.

      Моталась по квартире без дела. К вечеру позвонила матери. Вроде трезвая. Сообщила о смерти дяди Коли. Она разахалась, а потом сказала со вздохом:

      – Пусть земля ему будет пухом! Я его помяну.

      – Ни минуты не сомневалась.

      – Твоя ирония меня не задевает.

      – Ладно, ты мне, пожалуйста, напомни: правда ли, что в Лениздат меня устроила тетка Валя.

      – Конечно.

      – Но ведь я вместе с тобой ходила в отдел кадров!

      – По Валиной протекции. Там у нее приятельница работала.

      – Почему же ты мне никогда об этом не говорила?

      – О чем? О Валиной приятельнице?

      – О том, что тетка Валя меня устроила в Лениздат!

      – Ты об этом забыла. Память – сито, она просеивает то, что ей не нужно.

      – А как ты думаешь, тетка Валя меня любила?

      – Конечно, ведь ты ее крестница.

      – В каком смысле?

      – В прямом, она твоя крестная мать.

      – Быть не может! Я считала своей крестной бабушку! – сказала я, уже понимая, что бабушки не могут быть крестными. – Как странно. Почему же я так думала?

      – Ты вообще об этом не думала. И окрестили тебя, потому что так полагалось, по традиции. А в бога у нас никто не верил. Может быть, бабушка, да и то до войны, а потом уж вряд ли.

      Сегодня – день открытий! Сидела в глубокой задумчивости. Может, и в самом деле, моя память не захотела задержать информацию о нелюбимой тетке? Чепуха какая-то…

      Тетка Валя говорила: «Какие вы у меня дуры. Только Сонька умная дура, а Лилька – глупая». А еще в больнице, зная, что умирает, попросила: «Не бросай Лильку, а главное, Шурку». Нелюбимым не поручают самых любимых. Или поручают?

      И, конечно же, я думала о Косте и не могла избавиться от привязавшейся песни: «Ну а впрочем…