Больше чем просто дом (сборник). Френсис Скотт Фицджеральд

стук и принял записку для Петрокобеско; тот прочел, воскликнул «пфуй!» и передал ее Эмили.

      – Кареты, видите ли, не нашлось, – с надрывом провозгласил он по-французски. – Все кареты уничтожены, осталась одна, да и та в музее. Ладно, поеду верхом.

      – Нет, – отрезала Эмили.

      – Да, да, да! – вскричал он. – Кому какое дело, как я поеду?

      – К чему такие сцены, Туту?

      – Сцены! – взорвался он. – Сцены!

      Эмили повернулась к Олив:

      – Вы приехали на автомобиле?

      – Да.

      – На большом, престижном? С задней дверью?

      – Да.

      – Вот видишь, – сказала Эмили принцу. – Нарисовать на боку герб – и все дела.

      – Постойте, – не выдержал Бреворт. – Машина принадлежит будапештскому отелю.

      Эмили пропустила это мимо ушей.

      – Жаньерка отлично справится, – задумчиво продолжила она.

      Тут их прервали еще раз. Унылый оборванец, сидевший в углу, внезапно вскочил, порываясь броситься к двери, однако сосед замахнулся револьвером и огрел его рукояткой по голове. Первый пошатнулся и неминуемо рухнул бы на пол, однако был взят в охапку и возвращен на стул, где и остался сидеть в коматозном состоянии, роняя со лба тягучие капли крови.

      – Мерзкий бюргер! Мерзкий, грязный шпион! – стиснув зубы, бросил Петрокобеско.

      – А вот этого не надо, – резко оборвала его Эмили.

      – Тогда почему до сих пор нет вестей? – прокричал он. – Или мы должны всю жизнь торчать в этом свинарнике?

      Не обращая на него внимания, Эмили повернулась к Олив и завела светскую беседу о Нью-Йорке. Приносит ли заметные результаты сухой закон? Что нового в театрах?

      Отвечая на ее вопросы, Олив пыталась привлечь внимание Бреворта. Чем раньше обозначить цель их приезда, тем скорее они смогут увезти отсюда Эмили.

      – Можно тебя на пару слов, Эмили? – без обиняков потребовал Бреворт.

      – А что такое? В настоящее время у нас нет другой комнаты.

      Петрокобеско взволнованно обсуждал что-то с юношей в накидке, и Бреворт, воспользовавшись этим, торопливо заговорил, понизив голос:

      – Эмили, твой отец стареет; ты нужна ему дома. Он просит тебя оставить эту безумную жизнь и вернуться в Америку. Сам он приехать не может, потому и обратился к нам – другие знают тебя не настолько близко, чтобы…

      Она рассмеялась:

      – Хочешь сказать – чтобы догадаться, на какие гнусности я способна?

      – Вовсе нет, – поспешно вмешалась Олив. – Чтобы проявить о тебе заботу. Не могу передать, насколько мучительно нам видеть твои скитания.

      – Но мы больше не скитаемся, – возразила Эмили. – Здесь родина Туту.

      – Где твоя гордость, Эмили? – не выдержала Олив. – Известно ли тебе, что о той парижской истории трубили все газеты? Как по-твоему, что должны думать люди в Америке?

      – Эта парижская история была просто возмутительна. – Эмили полыхнула синими глазами. – Кое-кто непременно поплатится за эту парижскую историю.

      – Повсюду будет одно и то же. Ты начнешь