Клинок инквизиции. Диана Удовиченко

робкий женский голос:

      – Я это, добрый господин… Кильхен.

      Стало неудобно: девчонка, наверное, по нужде выбежала, а он тут ее пугает.

      – Прости, – буркнул Дан. – Проходи, куда шла…

      Кильхен скользнула за ясли и исчезла. Вскоре с сеновала донеслись шорохи, писк и торопливый шепоток. Дан заглянул в щель между досками: глаза уже привыкли к темноте, поэтому он сумел рассмотреть три светлых пятна во мраке: пухлые ляжки Кильхен и мерно двигающийся между ними зад Андреаса. Барон сопел, девчонка подвизгивала в такт.

      Усмехнувшись, Дан отошел: если это – та самая беда, которую пророчил Ганс, то все не так страшно. Оставалось лишь надеяться, что девка ничем не больна. Дан понятия не имел, как в Средневековье обстоят дела с венерическими болезнями. СПИДа точно нет, уже хорошо, решил он.

      Вернулся промокший, грязный Ганс, доложил, что в деревне все спокойно.

      Ночь прошла мирно. Ганс с Даном по очереди патрулировали Ребедорф. Волки больше не появились. В яслях было тихо, лишь сонно квохтали куры, да возились на сеновале Андреас с Кильхен.

      Миновал самый черный предрассветный час, темнота стала не такой густой, постепенно выпускала деревню из объятий, делая очертания домов и деревьев все более четкими.

      – Скоро хозяйки проснутся, – потянулся Ганс.

      – Пойду посмотрю еще раз, – решил Дан.

      Дождь лил по-прежнему. И без того мокрый плащ обвис тяжелыми складками, волочился по грязи. Дан прислушивался, но не улавливал никаких звуков, кроме ударов дождевых капель о землю, свиста ветра и скрипа деревьев. Ни в одном из домов не горел свет – деревня то ли все еще спала, то ли таилась в страхе до рассвета. Дан собрался было возвращаться. Вдруг звуки непогоды взрезал жуткий, полный ужаса женский крик – взвился до высокой ноты, перешел в отчаянный визг и оборвался…

      Дан выхватил меч, оскальзываясь на грязи, кинулся на вопль, который прозвучал совсем рядом, как ему показалось, за ближайшим домом. Никого. Побежал дальше. Пусто.

      – Эй! Кто здесь?

      Он метался между домами, пока не столкнулся с Гансом и Андреасом. Барон, без рубахи, в плаще на голое тело, на ходу завязывал тесемки штанов.

      – Что это было?

      – Что-то будет… – эхом отозвался Ганс.

      Втроем они снова обежали деревню, заглянули во все закоулки, сараи, ясли – ничего.

      – Надо обшаривать кусты, – решил Дан. – Потом, если что, в лес пойдем.

      В лес идти не пришлось. Она лежала в колючих зарослях за часовней. Дождь склеивал белокурые волосы, наполнял водой широко открытые, блестящие, словно живые еще глаза. Капли стекали по щекам, и казалось, Кильхен плачет. От платья и передника остались одни клочья, которые не могли прикрыть изуродованное страшными ранами тело. Кто-то – или что-то – вырывал целые куски плоти.

      – Ее жрали, – прошептал Ганс. – Волк…

      Дождь поливал оголенное мясо, осветлял, вымывая кровь из ран длинными розовыми нитями.

      – Доченька… – простонали за спиной.

      К