Клинок инквизиции. Диана Удовиченко

лавку, взял ложку…

      – Помолимся, – сказал Волдо.

      Проклятая забывчивость… Дан сложил перед собой руки, скроил подобающую благочестивую мину, сделал вид, что слушает слова молитвы. Вот ведь как в него врос атеизм! Вроде бы, оказалось, и ведьмы настоящие на свете есть, и колдуны, и бесы – что это, как не создания Сатаны? Но если признать его существование, значит, и Бог тоже существует. Но в него упорно не верилось.

      Молитва закончилась, ближние принялись за еду.

      – Уж простите, что небогато, – извинялся староста. – Урожай морозами побило. Вот, репы достаточно только. Недаром Ребедорф[13] так зовется. Но народ, кто победнее, уж голодает… Так что вы, добрые господа, в других домах хлеб не ешьте.

      – Полынь? – понимающе спросил Волдо.

      – И конопля, и мак – чего только не добавляют, чтобы прокормиться… А у нас хлеб чистый, угощайтесь, добрые господа.

      – Скот-то в деревне остался? – спросил Волдо.

      – Половину адские твари повырезали, – загрустил староста.

      – Овцы есть у тебя?

      Лоснящаяся физиономия Олдо сделалась совсем уж скорбной:

      – Есть…

      – Возьмем овцу для приманки. Сами будем в яслях караулить, чтоб наш запах зверя не отпугнул, – заметив, как затрясся староста, Волдо хлопнул его по плечу, расхохотался: – Не бойся! Воины Христовы с колдунами справляются, а уж с волками легко разделаемся.

      – Видит Бог, добрый господин, не волки это!

      – Да с чего ты взял?

      – Видал я их вожака, добрый господин. Наглый зверь, никого не боится. Однажды ночью слышу – скребется кто-то под окошком. Я свечу зажег, выглянул. А там он… Клыки – вот такие! – Староста показал большой палец. – Глаза огнем горят. А сам с теленка величиной, волки такими не бывают.

      – Волк это был, – усмехнулся Волдо. – Просто матерый и раскормленный на вашей скотине. Вервольфы убивают женщин и детей. Вот скажи: у вас хоть одна девка пропала? Или ребенок?

      – Нет, Господь в своей милости хранит…

      – Значит, это не вервольф. Про них уже лет сто ничего не слышно. Может, вымерли все… Так. Ладно. Вставайте, – скомандовал Волдо. – Пора за дело.

      Наступила ночь, черная, непроглядная, диск полной луны занавесили тучи. Ледяной ветер насквозь продувал плащи, швырял в лицо мелкую снежную крупу вперемешку с холодной моросью, приносил из леса отчаянный волчий вой.

      Староста, испуганно оглядываясь и вздрагивая, шел впереди, освещал дорогу.

      – Вот они, ясли, – признался печально.

      В деревянном строении было почти так же холодно, как на улице, остро пахло навозом и мокрой шерстью. Сбоку на насесте дремали куры.

      – Там, за перегородкой, что? – спросил Волдо.

      – Сено…

      – Крыша, смотрю, деревянная. Крепкая?

      – Недавно чинили.

      – Хорошо. Выбирай овцу.

      При виде гостей пять овец, жалобно блея, сбились в кучу.

      – Мои бедняжки… – прослезился Одо.

      – Вот

13

Rube – репа (нем.)