Булочник и Весна. Ольга Покровская

между романтикой и иронией, был так обаятелен, что я простил ему опасную реплику.

      – Пошёл я на родник, а там в лохани, извините, дохлая мышь! – продолжал Тузин, подходя ближе. – Вот – решился к вам. Коля больно вашу палеозойскую воду хвалит!

      – Не хвалю я, – огрызнулся Коля и, поскорее завинтив крышку, убрёл.

      Пока набиралась вода, Тузин, замяв, как ни в чём не бывало, реплику о бульдозере, принялся выяснять, какая вышла у скважины глубина да сколько, если не секрет, пришлось заплатить за метр пробура.

      Я ответил.

      – Да… – улыбнулся он, считая в уме. – Мы, пожалуй, на родничок пока походим, – и, завинтив канистру, двинулся к калитке.

      – Ну а строительство в какие сроки закончить планируете? – обернулся он на ходу.

      Разговаривая, мы дошли до тузинского участка, и сразу за худеньким забором в гуще палой листвы я увидел шезлонг с кипой бумаг, придавленных мобильником. Ветер шевелил прозрачные яблони и время от времени стряхивал на бумаги лист или обломок ветки.

      – Моё рабочее место! – сказал Тузин, кивая за забор. – Под самой осенью. Я бы даже сказал – под сенью осени! Зайдёте?

      Я мотнул головой, постеснявшись своего далёкого от аккуратности вида, если вдруг он надумает официально знакомить меня с женой. Тузин не настаивал.

      – Ну а вообще как вам у нас, по душе? – спросил он, опуская канистру в траву. – Нравится? Коля-то не сильно мучает вас? Кстати, слышали его гитару? Ох, душевно поёт!

      Я сказал, что никто меня не мучает, но угрозы снести забор бульдозером, естественно, не вызывают во мне добрых чувств.

      – А это, уважаемый Костя, что посеете, то и пожнёте. Думаете, ваша ограда у кого-нибудь вызвала добрые чувства? – не страшась, парировал Тузин. – Вы сами посмотрите – торчит на холме оранжевая челюсть! А наш холм – это ведь существо. Это Василиса Премудрая, понимаете? А вы ей – челюсть! Хоть бы выкрасили как-нибудь потише… А хотя вы не виноваты! – неожиданно прибавил он. – Ваша «челюсть» неизбежна, как власть эпохи.

      Тут вскружился ветер, небо задрожало и посыпало нас крупной яблоневой листвой.

      – Ну что ж, пойду к семейству. За водичку спасибо, – сказал Тузин, открывая заросшую кустами калитку, и скрылся в неубранном саду.

      Я перевёл дух. Градус искренности, бытовавший на холме Старой Весны, обжигал, как купание в апрельской речке.

      Сбежав с холма и взглянув снизу вверх на деревню, я убедился: мой рыжий частокол, взлетевший высоко над Колиным штакетником, совсем стёр его свежей мощью. Стёр он и полосу леса, оставив взгляду одни макушки.

      Через пять минут, взяв у строителей инструмент, я с лёгкостью, с блаженством даже – как будто скинул с плеч тяжёлую ношу – отвинтил центральную секцию.

      Мною как раз были уложены на брезент первые полтора метра забора, когда сзади раздался вопль.

      – Сумасшедший человек! – восклицал влетевший в образовавшиеся ворота Тузин. – Вы что делаете! Назад, назад привинтите, быстро!

      Я выпрямился и взглянул.