Подводные камни. Антон Тарасов

того, что извозчика мы вряд ли отыщем, а вот огласки прибавится, – Александр Матвеевич перешел на шепот. – Я отправил Прасковью к себе за одеждой и очками и дал поручение сходить до того в аптеку за успокоительными каплями.

      – Светлейший, Александр Матвеич, дорогой мой, позвольте возместить вам ваши расходы… – начал Павел Ильич, но тут же осекся.

      Татьяна открыла глаза и судорожно принялась крутить головой.

      – Доченька моя, – Павел Ильич бросился к ней и упал на колени. – Как ты, доченька?

      Казалось, Татьяна вот-вот что-то скажет, но она лишь посмотрела на отца и расплакалась, беззвучно, едва слышно всхлипывая.

      – Доченька, мы с тобой, слышишь? – Павел Ильич принялся растирать ей руки, как растирал тогда, когда она была без чувств. – Тебе надо просто лежать, беречь себя, поспать немного, и все пройдет, я обещаю тебе. Тебе хочется чего-нибудь? Только скажи, и я велю тотчас же послать.

      «Видите ли, тотчас же он пошлет! Ради кого это все? Ради нее? А ради меня с чего никогда не посылал? Когда я болею, мне так хочется пирожных из кондитерской на углу, да и хорошего кавказского не помешало бы, не того дешевого, что подают в трактирах», – со злостью подумал Андрей.

      Из передней послышался стук двери и шаги. Обычно Прасковья никогда не ходила через парадный вход, для этого со стороны двора была небольшая дверца, закрывавшая массивным ключом.

      – Скорее, скорее, прошу вас, – Александр Матвеевич бросился к ней и буквально выхватил их рук Проши свой чемоданчик, свернутые вещи и бумажный пакетик, который она осторожно несла в руках. – Вот, голубушка, и успокаивающие капли, здоровый сон в вашем состоянии как нельзя лучше…

      Татьяна закричала. Никто не ожидал от нее такого. Александр Матвеевич на ходу замолчал и замер, словно не слышал никогда, как кричат больные то ли от страха, то ли от боли, то ли от происков собственного рассудка.

      Проша побледнела. Павел Ильич просто стоял в паре шагов, открыв рот и выпучив глаза. А Татьяна все кричала, лишь на мгновение, замолчав, сделав глубокий, свистящий вдох. Крик гулко отзывался где-то в потолке и в углах гостиной. Если бы Павел Ильич взглянул в окно, то разглядел бы, как редкие прохожие останавливаются, оглядываются на их окна, выходящие в переулок, и сразу же, прибавляя шаг, стремятся поскорее уйти.

      Но Павел Ильич просто смотрел на дочь.

      – Уйди, прочь, прочь отсюда! – Павел Ильич вдруг сообразил, что Татьяна кричит, устремив свой обезумевший взгляд на брата, который всем своим видом не выражал ни малейшего сочувствия сестре. – Убирайся! Ты что, не слышишь?

      – Отец, вы…

      – Прочь! – повторил Павел Ильич и, схватив за рукав, вытолкнул Андрея в переднюю.

      Андрей повиновался, но внутри он смеялся безудержно. Нет, смех в такой ситуации был бы явно не к месту, он отлично это понимал. Едва Андрей скрылся из виду, Таня перестала кричать. Легкая дрожь в руках выдавала волнение Александра Матвеевича, отсчитывавшего капли из пузырька в миниатюрную фарфоровую чашечку.

      – Андрюша,