Подводные камни. Антон Тарасов

заключил врач. – А ну, посвети! Тут так темно, что ничего не вижу.

      Прасковья засуетилась и зажгла свечи в канделябре.

      – Смотрите! – воскликнул Павел Ильич и показал пальцем на шею дочери. – Что это такое?

      На шее были видны синие пятна с синевато-красной окантовкой. Сама Татьяна была настолько бледна, что будто жизнь сомневалась, стоит ли в ней оставаться, и вот-вот покинула бы ее, если бы не врач. Александр Матвеевич уложил Татьяну на диван ровно, осторожно придерживая голову.

      – Господи, – крестилась Проша. – Не иначе как перста Диавола! Чур, меня, грешницу! Прости нас, грешных, Господи! Ваше благородие, да что это?

      – Ее душили, это синяки. Дайте воды, быстро дайте воды!

      – Воды! – добавил шепотом Павел Ильич. – Что, что с моей доченькой? Да скажите же вы, в конце концов!

      – Удушье, обыкновенное удушье.

      Проша принесла воды и небольшое полотенце. Александр Матвеевич смочил губы Татьяны водой, похлопал по щекам – почти сразу из ее груди вырвался глубокий вдох, она закашлялась.

      – Лежи, не вставай, тебе надо лежать, золотце! Тебе надо как следует прийти в себя.

      Таня повиновалась. Павел Ильич стоял за спиной и нервно тер лицо руками – от волнения он вдруг забыл, что он врач, неплохой врач, и сам не раз оказывал помощь в таких ситуациях. Но здесь – он, темнота, его собственная дочь, гнетущее ощущение неуверенности и собственного бессилия, сводящее на нет все знания, навыки и опыт.

      – Выйдем, – кивнул Александр Матвеевич отцу Тани.

      Прасковья захлопотала вокруг, достала откуда-то простыни и большое ватное одеяло и принялась застилать диван, чтобы уложить Таню поудобнее.

      – Что произошло? – строго спросил Александр Матвеевич.

      – Не знаю, честно не знаю, – подавляя в себе тревогу и излишнее волнение, ответил Павел Ильич, – я вернулся часов в шесть, наверное, между делом отправил Прошу искать потерявшийся фонарь, да вот, нашла ее, сама перепугалась до смерти. Пока вас, любезнейший друг, ждал, сам передумал столько всего! Что могло случиться и сам ума не приложу.

      Проша на минуту выскочила из комнаты.

      – Ты ничего не слышала? Что тут было?

      – Ой, ваше благородие, я легла вчера рано, как только стемнело. Андрюша куда-то спешно уехал, кажется, к Велицким…

      При упоминании Велицких Павел Ильич нахмурился.

      – Значит, снова он за свое, веселился, значит. Так, что дальше?

      – И слышу я сквозь сон, – принялась вспоминать Прасковья, спотыкаясь на каждом слове. – Слышу, как кто-то прокричал на улице, вернулся, значит, Андрей. Потом будто бы Таня вышла его встречать, как обычно. Ах, ваше благородие, если бы я ослушалась и тоже вышла посмотреть, что там! Ах, ваше благородие!

      Проша всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и уголком шерстяного платка вытерла набежавшие слезы.

      – И что, больше ты ничего не слыхивала? Уснула, значит?

      – Ну, почему же не слыхивала? Слыхивала, – Прасковья приоткрыла дверь в комнату, Татьяна мирно спала. –