Скалолазка и мировое древо. Олег Синицын

домик бабушки стоял в стороне от дачного поселка, в мрачном ельнике лесополосы, неподалеку от железнодорожной ветки. И если ночью поселок освещали фонари в проездах, то на бабушкиных четырех сотках стояла темнота.

      Леха бросил машину на грунтовой дороге, заканчивавшейся перед ельником. Пока я отпирала калитку, возясь с замком в темноте, мама дотянулась до моего бывшего мужа и попыталась оставить его без левого уха. Так сильно дернула, что оно хрустнуло. Овчинников орал недолго, но после этого держался от нее в четких пяти шагах.

      Путь от калитки до крыльца преодолели по грядкам. Было похоже, будто мы двигаемся через проросшие могильные холмики. Достанется мне потом от бабушки. Ну а что делать, если не нашла я тропинку в ее посадках. А не надо заросли устраивать!

      В доме было зябко. Пахло сеном, пылью и стариковскими лекарствами. За окном окончательно стемнело, но я попросила Овчинникова не включать свет. Мне так нужно. Хватит отблеска кривого месяца из окошка.

      – Почему ты сюда ее привезла? – опасливо спросил Овчинников, когда я усадила маму на потертый диван.

      – А ты предлагаешь делать это в многоквартирном доме, в центре Москвы? Может так шибануть, что людей придется из-под завалов вытаскивать.

      Мама сидела прямо, не касаясь спинки дивана. Такая худая, что больно смотреть. Впрочем, я такая же, только в плечах и спине пошире. Убедившись, что она не собирается вставать, я достала из шкафчика свечу.

      – Можешь ехать, – сказала я Овчинникову, поджигая восковую нить отсыревшей, плохо горящей спичкой. – Хотя я срывалась на тебе сегодня, но, видимо, хотела этим сказать, что бесконечно благодарна за помощь.

      – А можно мне остаться?

      – Нечего тебе здесь делать. Уезжай.

      – Все равно я опоздал, куда мне надо было. И потом, я хочу посмотреть на твое колдовство.

      – Это не колдовство! Это… Ну как ты… Ничего ты не понимаешь!

      – Ладно, ладно. Не кипятись, Баль.

      Выпустив воздух сквозь сжатые зубы, я бережно вытащила из кармана тряпицу. Пять строк замысловатых символов предстали перед глазами в дрожащем пламени свечи. Это не колдовство. Не знаю, поверите ли вы, но это неважно, потому что, как сказал Глеб Кириллович, главное, чтобы верила я.

      И я верю.

      Давным-давно, еще до Шумера и Древнего Египта, на Земле существовала могущественная цивилизация прелюдий. Их еще называют атлантами и лемурийцами. Их жизнь протекала в тесном контакте с природой и по ее законам. Их языком был санскрит – тот самый, который в Индии называют языком богов. Ученые-лингвисты считают его праязыком, от которого произошли все современные языки человечества. Корни санскрита находят везде, начиная от Европы и заканчивая пушту и панджаби. В русском, кстати, есть потрясающие примеры: «когда» – «kadA», «путник» – «pathika», «дом» – «dham», «вода» – «vaja», «жена» – «jani», «мать» – «mAtR».

      На мой взгляд, такое заимствование далеко не случайно. Издревле слова считались не только средством передачи информации от человека к человеку. Шаманы и знахари использовали их для разного рода магических заклинаний. Мне трудно сказать, насколько успешно это у них