Песнь Давида. Эми Хармон

будто она может превратиться во что-то смертоносное. Затем резко стукнул ее левой рукой и на метр подскочил вверх.

      Амелия похлопала в ладоши:

      – Это был ты, Генри? Я слышала!

      – Попробуй еще раз. Можешь пнуть ее, – проинструктировал я.

      Нога Генри выстрелила вперед, словно он пытался распахнуть дверь пинком, и груша, покачнувшись, врезалась в него и повалила на пол.

      – Она достала меня, Таг, – простонал Генри, и Амелия ахнула. По всей видимости, я ошибался. Даже бойцовская груша может дать сдачи.

      – Вставай, приятель. Ты хорошенько ей врезал. Ты должен следить за ней, отходить немного, когда она летит обратно, ловить момент, когда бить и пинать ее.

      Генри поднялся так, словно груша в любую минуту могла сбить его с ног. Ткнул в нее, нанес пару ударов, несколько раз пнул, не упав, а затем перешел к маленькой груше. Амелия все время молчала и внимательно слушала, и в какой-то момент я осознал, что по-прежнему держу ее за локоть и прижимаю к себе, пока учу Генри. Когда тот хоть немного вошел в ритм и начал радостно хихикать себе под нос, Амелия подала голос:

      – Давид?

      Я чуть не оглянулся, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает, но затем вспомнил, что это мое имя. Оно звучало как-то иначе из ее уст.

      – Да?

      – Ты такой милый. Я этого не ожидала.

      – Почему же?

      – Потому что все девушки в баре либо влюблены в тебя, либо хотят переспать с тобой, либо ненавидят тебя, но все равно хотят переспать. Я думала, что ты один из «плохих» парней.

      – О, я тот еще плохиш. Просто стараюсь не быть придурком с людьми, которые этого не заслуживают. Наверное, можно сказать, что я милый плохой парень.

      – Вряд ли это так работает, – тихо произнесла она.

      – Поверь мне, еще как работает. Я хорошо отношусь к людям, но лучше не переходить мне дорогу. Или моим близким. Иначе увидишь мою плохую сторону.

      – Я запомню, – серьезно кивнула Амелия, словно еще секунду назад как раз подумывала перейти мне дорогу. Сама мысль о том, что утонченная, слепая брюнетка с кожей как шелк и очаровательной улыбкой может меня нагнуть, была смешна.

      – Ты что-то замышляешь? – спросил я, стараясь сдержать смех.

      – Замышляла, но затем одумалась, – она театрально передернулась. – Не хочу увидеть плохого Тага.

      – Плохой Таг и Глупышка Милли.

      – Милли?

      – Разве тебя не называют сокращенно Милли?

      – Нет, – честно ответила она.

      – Генри и Амелия – такие имена слышишь не каждый день. Они немного старомодные.

      – Это потому, что на самом деле мы родились в 1800 году, когда эти имена были более популярны. Мы, вампиры, не стареем, знаешь ли. А моя слепота – просто уловка, чтобы люди чувствовали себя в безопасности. – Ее губы изогнулись в ухмылке.

      – Неужели? – протянул я. – Черт меня побери. Значит, вам с Генри всегда будет, сколько, тринадцать и двадцать два?

      – Пятнадцать. Генри пятнадцать.

      – Но тебе на самом деле сто двадцать