Песнь Давида. Эми Хармон

я.

      – «Величайший», «Народный чемпион», «Луисвиллские губы», – протараторил парнишка, прежде чем развернуться и убежать дальше по коридору. Дверь за ним захлопнулась, приглушая радио, и мы с Амелией вновь остались одни в прихожей.

      – При вашей следующей встрече он будет знать все о тебе, о твоем послужном списке и о смешанных единоборствах. У Генри феноменальный ум, но ему плохо даются светские беседы, – тихо произнесла Амелия. Она закусила нижнюю губу, словно хотела что-то добавить, но затем напрягла спину, одумавшись.

      Я полагал, что тут проблема посерьезнее, чем неумение вести беседу, но промолчал.

      – Я не знала, кто ты. Теперь чувствую себя полной дурой, – робко прошептала она.

      – Почему?

      – Я общалась с тобой как с Луи.

      – Это как же? Как с другом?

      – Я флиртовала.

      – Ну, со мной уже случалось такое прежде. Думаю, я переживу.

      Ее нос сморщился, а брови выгнулись.

      – Ты улыбаешься?

      – Ага.

      – Ладно. Это хорошо. Я попытаюсь вести себя более профессионально в будущем.

      С этими словами она протянула руку в мою сторону, очевидно вознамерившись пожать мне ладонь, как «профессионал».

      Я быстро ее пожал, борясь с желанием снова рассмеяться. До чего же она забавная – особенно тогда, когда не пытается такой быть.

      – Можешь привести Генри в тренажерный зал, если считаешь, что ему это понравится. Он на той же стороне, что и бар, в двух дверях на юг. У меня целая команда борцов. Луи тоже иногда тренируется с нами. Мы устраиваем спарринги где-то с десяти до четырех почти каждый день. Я могу показать Генри пару приемов и познакомить его с ребятами.

      – Правда? – пропищала Амелия и крепко сжала мою крупную ладонь между своих крошечных. – Я спрошу его. Думаю, ему понравится эта идея. Генри очень стеснительный и не любит, когда люди к нему прикасаются, но, возможно, он захочет просто понаблюдать за вами.

      – Я не собирался вызывать его на ринг, – иронично заметил я.

      – Ты снова улыбаешься?

      Было как-то странно думать, что я могу стоять с абсолютно любым выражением лица, а она ничего и не узнает. Я мог насмехаться над ней, закатывать глаза, кривляться, показывать язык. И она оставалась бы в полном неведении.

      – Ага.

      – Я так и подумала.

      Амелия тоже улыбнулась, но ее лицо по-прежнему было повернуто в другую сторону, глаза смотрели в никуда, чуть ли не игнорируя меня. Ее ровные зубы сверкали белизной за расплывшимися в улыбке розоватыми губами, лишенными алой помады, которой она красилась перед выступлением. Более того, на ней вообще не было косметики, и здесь, под ярким светом люстры, когда я наконец мог с толком ее рассмотреть, она выглядела юной и очаровательной со своими темными волосами, заправленными за уши. То, что Амелия не встречалась взглядом, казалось на удивление жеманным жестом, словно она играла в недотрогу, но я-то знал правду. Она не играла в эти игры. Не могла.

      Я отпустил ее руку и отошел, потянувшись к двери. Среагировав на звук, Амелия