Дань псам. Том 1. Стивен Эриксон

и рок, сладостное воссоединение и гнетущая неизбежность, на крыльях того и на крыльях сего, спасение, бегство, грядущие битвы и наглые требования о возмещении – и всего-то за один сплюнутый глоток вина… Какая ночь!

      Какая ночь!

      Глава четвертая

      Мы утопали среди трав и цветов

      На равнине Сетангарской.

      Такая краса, что невозможно воспеть.

      И забываешь, что каждая пядь

      Здесь пропитана кровью

      На равнине Сетангарской.

      Мы искали спасенья от разнотравья,

      От дыхания жизни, разносимого ветром

      Жаркого, будто ярая проповедь

      На равнине Сетангарской.

      Голос благоразумья всегда заглушает

      Смехом своим цветочный ковер,

      А приторный запах пьянит, усыпляет

      На равнине Сетангарской.

      Умрем ли среди роскоши и богатств,

      Попадем ли в сырую земную темницу,

      Снова ли возродимся невинно

      На равнине Сетангарской?

      Кто этот бог с косою в руках

      Лезвием острым вершит правосудье,

      Охапками из душ вынимая всю волю

      На равнине Сетангарской?

      И что нам, пастись подобно скоту?

      Цветы молят деревья им даровать проблеск солнца,

      Леса тянутся к небу недосягаемой выси,

      Все реки паломниками следуют к морю,

      Дождь единения ищет с кровью и плотью,

      А холмы возвышаются над каждой равниной

      Даже над Сетангарской.

      Увы, вне нашей власти

      Одолеть несправедливость.

      Слишком легко красота

      Затмевает нам взор…

Отрывок из «Декламации» Кэневисс Брот (?) Первое столетие Сна Огни

      Словно бьющийся в агонии зверь, корабль, стеная, попытался вскарабкаться на черные скалы, но не выдержал и раскололся на части. С палубы покатились разрубленные, обескровленные тела, скрываясь в бушующей пене. На мгновение бледные конечности показывались над водой, а потом волны утаскивали их в глубину, на дно. Единственный выживший, который привязал себя к румпелю, теперь барахтался на корме среди рваных канатов, пытаясь достать нож, пока очередной вал не захлестнул разбитое судно. Просоленной, в кровавых ссадинах рукой он все-таки вытащил оружие и стал кромсать широким лезвием канаты. Задранный почти вертикально остов содрогался под ударами волн, осыпа́вших все вокруг белыми брызгами.

      Перерезав последнюю веревку, человек упал набок и скатился к разломанному борту. От удара вышибло дух, и он, потеряв сознание, мешком выпал в бушующее море, словно труп.

      Очередная волна могучим кулаком обрушилась на корабль, бездумно круша все на своем пути, затем утащила его целиком на дно, оставляя след из досок, канатов и обрывков парусов.

      Воды, пенясь, в очередной раз сомкнулись вокруг черного утеса там, куда упал выживший, и все сгинуло окончательно.

      В небе сходились в бою тяжелые грозовые тучи, захватывали