Скажи, кто твои друзья. Андрей Павлович Глебов

кандидатскую диссертацию. Потом его как видного специалиста пригласили в Москву – трудиться в больнице и преподавать в медицинском вузе.

      Николай Фролович любил свою работу и своих больных. Странное дело: ни в период его студенчества, ни потом, когда он стал настоящим врачом, его никто не спрашивал, почему он выбрал эту профессию.

      Провести всю жизнь среди психически нездоровых людей? Выходя из больничного коридора, никогда не забывать закрывать за собой на ключ обитую металлом дверь? Удовольствие, сомнительное для многих.

      Осматривая больного человека и разговаривая с ним, Николай Фролович изо всех сил старался в этом несчастном увидеть здоровую сердцевину. Ведь у каждого есть здоровое нутро, которое для людей, далёких от психиатрии, при поверхностном и неопытном взгляде незаметно.

      Аккуратно, осторожно и с великим терпением Терентьев пробивался к этой здоровой основе человеческой личности Любой неверный шаг, любое неверное или неискреннее слово могли разрушить доверие больного к нему. Если такое всё-таки случалось, то пациент надолго уходил в себя, забивался в угол и смотрел на врача жалкими и затравленными глазами – как пёс, которого жестоко пнули ногой, или как ребёнок, над которым поиздевались.

      В силу своей профессии Николаю Фроловичу Терентьеву приходилось много разговаривать с людьми – как с больными, так и с коллегами, и со своими студентами. Он щедро делился знаниями и опытом с теми, кому они были нужны, давал советы и искренне радовался их успехам.

      Но никогда и никому он не рассказывал своё самое сокровенное. Ему казалось, что если он признается, что воспринимает своих пациентов как цветы, ему бы не поверили и смеялись бы над ним.

      Он не боялся быть осмеянным. Он боялся, что любая улыбка, любая ирония на этот счёт нанесут тяжёлую рану его душе. И он своё тайное не показывал никому.

      Почему больные люди были для него цветами? Потому что их глубоко спрятанное и подавленное болезнью нутро пробивалось к здоровью так, как цветок пробивается сквозь асфальт. Николай Фролович терпеливо взращивал этот тоненький стебелёк нормальности, и когда пациент покидал стационар, Терентьев надеялся, что период относительной нормальности продлится у человека как можно дольше.

      – Проходите, пожалуйста, – пригласил он Надю в свой кабинет, – присаживайтесь.

      В кабинете, помимо Терентьева, была ещё полная медсестра с густо накрашенными губами и мягкими округлыми движениями. Она сидела, обложенная бумагами, и что-то писала.

      Николай Фролович внимательно изучил Надино удостоверение и вернул его Артемьевой.

      – Чем могу быть полезен? – спросил он её, сняв очки и устремив на Надю спокойный взгляд серых глаз.

      – В вашем отделении находится Станислав Иванович Наумов, – сказала следователь. – Он поступил к вам недавно.

      – Да-да, знаю, – покивал Терентьев. – Что вы хотели узнать?

      – Доктор, вы помните своих больных по именам? – восхитилась Надя.

      – Милочка, если бы