Монстры «Последнего рая». Ричард Маккенрой

хренотень.

      Жаль только, что ему приходилось пользоваться глушителем – звук выстрела был слишком тихим, но все равно отзывался в его сердце гулким эхом.

      Он жадно, по-волчьи жадно принюхивался к чужому страху. Он привык, что жертвы его пахнут пронзительно-ярким ужасом. О, какое это было благоухание! Главное, что он, Стэн, не пах страхом. Он пах порохом, как пахло порохом орудие его возмездия, пахло чуть приторным специфическим запахом прошлого огня, ласкало слух звуком поворота ствола вокруг своей продольной оси. Этим коротким ходом ствола назад происходила невидимая снаружи работа перезаряжания смертоносными жалами патронов. И чем чаще был слышен этот звук, тем сладостнее было у Стэна внутри: еще один, еще один вычеркивающий росчерк авторучки, еще одним зашифрованным именем в списке становилось меньше.

      Он, Стэн, поменялся с ними местами. Теперь он стал охотником за чужими жизнями, предвкушая выплески чужой крови. Теперь он ждал их, искал и находил. Находил тех, кто мнил себя владыками судеб других людей, тех, кто упивался кровью и страхом жертв. Теперь настал его, Стэна, черед…

      Первого из семерых он выслеживал долго. И когда увидел его из своего убежища, которое давно готовил и обустроил, то от волнения и нетерпения выхватил «Беретту» чуть раньше времени: до первого в списке оставалось каких-то десять-одиннадцать ярдов.

      Стук его сердца так сильно отдавался в ушах, что казалось, будто вся улица слышит его. Он, конечно, прикрыл бы сердце руками, чтобы оно не звучало так громко и неумолимо, не выдавало его, но руки как назло были заняты «Береттой».

      Враг его был сильно на взводе. Но когда увидел его, держащего пистолет и прицелившегося, оторопел и протрезвел с такой быстротой, что успел вскрикнуть, развернуться и стремительно броситься прочь, прочь от смерти.

      Но холодное черное дуло повернулось к убегающему человеку и радостно выплюнуло кусок смети. Отдача была у пистолета как всегда маленькая. Чувства и эмоции сжались в комок где-то глубоко внутри Стэна, и только мозг его наблюдал, как молекулы времени слившись с молекулами пули, стремительно догоняли убегающую спину и голову, закончив последнюю песню обреченной человеческой плоти звоном разбитого вдребезги зеркала жизни.

      Спасибо отцу, который научил его отлично стрелять, а ведь тогда все это было для него только игрой, только забавой…

      Пули рвали тело обреченной жертвы, вгрызались в него словно маленькие адские сверла, вырывая вместе с плотью и кровью заскорузлую огрубевшую душу…

      Едва пули достигли цели, как человек повалился прямо перед собой, теряя по дороге к земле остатки черепной коробки и того, что с натяжкой можно было бы назвать сейчас мозгом. Стэн быстро огляделся, подскочил к лежащему на земле человеку и, увидев, что все кончено, вдруг обессилил и прислонился к стене: ему стало по-настоящему дурно, ведь он только что убил человека. Он вовсе не любил убивать, но сейчас он уже не мог повернуть назад.

      Едва