Мой парень – снеговик. Эвелина Тень

разговор никто не слышит!

      – Размечталась! – прошипела Валерия, ошпарив Груздеву презрительным взглядом.

      – Бычкова, ведите себя вежливо! – одернула её математичка.

      – Давайте все останемся на своих местах, – примирительно подытожила я.

      Прозвучал звонок, и мы побрели к своим столам.

      – Спасибо, – шепнула Фунтику, – ты сегодня прямо сэр Галахад!

      Пафнутий тоже был гуманитарием, поэтому переспрашивать не стал, а ответил:

      – Не такой уж и Галахад. Можно было предложить пересадить нас с Савкой перед тобой, ну, просто поменяться партами.

      – Точно! Это мысль! – воскликнула я и передо мной как наяву возникла восхитительная картина того, как я с остервенением тычу в спину Заболоцкого всеми доступными мне острыми предметами. – Почему же не предложил?

      Фунтик криво улыбнулся:

      – Но тогда вертеться пришлось бы мне. Так что никакого джентельменства…

      Я усиленно заработала мозгами: нет ли в этой фразе романтического подтекста? Ну, в смысле, что ему хочется смотреть на меня? И каково моё отношение, если есть? Бросила быстрый критический взгляд на Пафнутия: он был высокого роста и всегда модно стригся. Но это, собственно, и были все достоинства его внешности, к тому же из-за худобы высокий рост превращался в долговязость, а классная стрижка в сочетании с простоватым носатым лицом смотрелась скорее забавно, чем стильно. Н-да, герой не моего романа…

      – К тому же я чувствую себя виноватым из-за «Щелкунчика», – успел шепнуть мне Фунтик до того, как Валентина Сергеевна громогласно объявила:

      – Начинаем урок геометрии. Тема урока…

      «Щелкунчик», да. Геометрия была не так страшна как алгебра, поэтому я позволила себе слегка отвлечься и вспомнить про «Щелкунчика». В нем причина того, почему я вместо физкультуры иду на дополнительную хореографию. Каждой приличной школе полагается иметь традицию, и, лучше всего, культурную – такая была и в нашей гимназии. Каждый год у нас силами учащихся ставили балет «Щелкунчик». Вернее, ставили-то его, конечно, учителя, но танцевали мы, дети. Конечно, это был сокращённый и переработанный вариант балета, но всё же постановка требовала много усилий и, в конце концов, зрелище выходило грандиозным (по школьным меркам). И каждый (каждый!) ученик оказывался причастным к этому волшебному действу. В этом году мы везли «Щелкунчик» в Америку, в город – побратим Луисвилль, поэтому репетировали особенно тщательно, по крайней мере, тот состав, который утвердили лететь за океан. Меня утвердили, и я танцевала Мари. Если честно, то одна из трёх Елизавет – а именно, Алтуфьева, была ничуть не хуже меня, а если объективно, то и лучше, – но воспротивились преподаватели: в этом году нас ожидал ЕГЭ, и вроде как Лиза с её посредственной успеваемостью никак не могла пропустить целых две недели учебного процесса. Особенно возражала учительница английского: Алтуфьева в первой четверти едва вытянула предмет на трояк, и Маргарита Викторовна опасалась с такой подопечной опозориться. Видимо, нам в Америке предстоит также активно общаться,