Армен Джигарханян: То, что отдал – то твое. Святослав Тараховский

– и находил, находил! Никто их поставить толком не мог, но это ведь проблемы уже не мои!

      – Не твои – согласен. А он никого к режиссуре не подпускает, – вставил Саустин. – Всех достойных режиссеров разогнал, конкурентов не терпит. Остался один верный пес Генка Слепиков. Не спорю, он человек профессиональный, все терпит и делает, но нового слова сказать уже не может и «Незабвенную» ему не поставить. Шлепает спектакли как под копирку и получается, как десятая копия: бледно, сыро, серо… А мне – вот он даст постановку!.. – и звезда выставила напоказ наглый, как член, кукиш.

      Завидует, быстро подумал завлит. Завидует Слепикову. Завидует другим режиссерам. Браво! Я не глуп, быстро подумал завлит. Ах, как я не глуп…

      – Что касается меня, то я Армену не завидую, – вслух озвучил Осинов. – У меня с ним – все. Отрезано, закопано, забито.

      – Свежо преданьице. Ты столько лет его защищал.

      – От любви. До ненависти…

      – А помнишь, как ты со мной спорил?

      – Лишний раз убедился: добро наказуемо. За добро только что полной мерой наложили. До сих пор изо рта воняет. Теперь – все. Теперь думаю: либо уйти из театра, либо…

      – Либо что? Ну, ну, смелее, – почувствовал важность момента, Саустин. – Смелее. Звучи дальше.

      – Я не шучу, Олег.

      – Вижу.

      – Я тоже вижу, – мило улыбнулась Вика.

      Она принесла водки и тарелку редиски. Разговор прервался на чоканье, питье, условную закуску. Водка толкнула, ускорила кровь. Второй рюмкой мужчины догнали первую. И снова налили. Осинов пил жадно, с размаха забрасывал водку в рот, Саустин пил спокойно, Вика приглатывала.

      Но водка, по обыкновению, не расслабила, завлит помрачнел еще больше. Руки его сжимались в кулаки словно готовились к схватке. Осинов не был сильным и смелым, скорее наоборот, но разъяренный, поддатый и несмелый психопат вдвойне опаснее самого смелого.

      – Вика, по-моему, у тебя на кухне гора немытой посуды, – сказал Саустин.

      – Все вымыла, – не поняла намека Вика.

      – У тебя чайник кипит, – сказал Саустин.

      – Еще не ставила, – отозвалась Вика.

      – Вика! – Саустин так сыграл гнев, что до артистки дошло, ее сдуло… – Старик, ты не озвучил, – снова обратился Саустин к завлиту.

      – Ты уже и так все понял, – сказал Осинов.

      Саустин облегченно выдохнул, разгладил лицо и пожал протянутую ему руку.

      – Наконец-то, – сказал он. – Созрел. Я тебе давно говорил и, сам понимаешь, я – с тобой. Раскорячился дедушка наш, всю дорогу перекрыл. Гнать его надо! Причем учти… – артист взял паузу, после которой его прорвало. – Речь идет не только о том, чтобы изгнать худрука – это мы сделаем, не вопрос – а вот что будет после изгнания? – Он приблизил голову к завлиту, зашептал громким шепотом, как трагик, и у завлита высыпали мурашки страха… – Я веду речь о госперевороте, о практическом захвате театра. Дело романтическое, высокое, заводное – героическое!

      Грандиозность замысла приподнимала над землей. Блин, изумился завлит, опять Шекспир!

      – Захват