Ее тело и другие. Кармен Мария Мачадо

поудобнее, руки за голову. – Ребенок.

      Он долго молчит, я уж думаю, не заснул ли, проверяю – глаза открыты, смотрят в потолок. Он перекатывается на бок и глядит на меня:

      – А у ребенка тоже будет ленточка?

      Я чувствую, как набухают желваки на скулах, и невольно тянусь погладить свой бантик. Разум мечется между множеством ответов, и я выбираю тот, который в наименьшей степени дает волю моему гневу.

      – Заранее этого не скажешь, – вот что я отвечаю в итоге.

      И тут он пугает меня – проводит рукой вокруг моей шеи. Я вскидываю руки, пытаясь его остановить, но муж пускает в ход силу, одной рукой придерживает мои запястья, а другой трогает ленточку. Придавил шелковую ткань большим пальцем, прошелся по всей длине. Бантика он касается нежно, словно ласкает мой клитор.

      – Пожалуйста, – умоляю я, – пожалуйста, не трогай!

      Он будто не слышит.

      – Пожалуйста! – повторяю я громче, но голос осекается на полуслове.

      Он мог сделать это прямо тогда – развязать ленточку, если бы ему вздумалось. Но он отпускает меня и снова перекатывается на спину, как ни в чем не бывало. Запястья ноют, я потираю одно, потом другое.

      – Пойду попью, – говорю я, встаю и выхожу в ванную. Открываю кран и, пока льется вода, лихорадочно проверяю, цела ли моя ленточка. Слезы висят на ресницах. Да, бантик тугой, как и был.

      Мне нравится одна история об американских пионерах, муже и жене, которых загрызли волки. Соседи обнаружили их изувеченные трупы, куски тел, разбросанные вокруг маленькой хижины внутренности, но дочь-младенца так и не сумели найти, ни живой, ни мертвой. Люди говорили, что видели девочку с волчьей стаей, бегала, мол, по дикой местности столь же вольная и хищная, как ее четвероногие спутники.

      Известия о ней время от времени прокатывались по тамошним поселениям: то девочка напугала охотника в зимнем лесу (может быть, не так уж велика была угроза, но, когда голая маленькая девочка оскалила зубы и завыла, у него от ужаса кости затряслись во всем теле), то девушка-подросток, на грани брачного возраста, попыталась завалить лошадь. Видели даже, как она разодрала цыпленка – взрыв перьев и пуха.

      Много лет спустя, рассказывали, ее заметили в тростнике на берегу реки – она лежала там, кормя грудью двух волчат. Мне нравится воображать, будто она их родила: хотя бы однажды волчий род пересекся с человечьим. Разумеется, они истерзали ее груди в кровь, но ее это не печалило: волчата принадлежали ей, только ей одной. Уверена, когда их носы и зубы тыкались в ее плоть, она ощущала себя в безопасности, она обрела мир, какого нигде более не могла найти. Среди волков ей было гораздо лучше, чем среди людей. Уж это я знаю точно.

      Проходят месяцы, мой живот наливается. Внутри меня плавает ребенок, свирепо дрыгая ногами, пиная меня, толкая, когтя. На людях я порой резко втягиваю в себя воздух, хромаю прочь, сквозь зубы шиплю на Мелкого, так я его зову: «Хватит, хватит!» Однажды я забрела в ту самую аллею, где год назад муж сделал мне предложение,