Два брата. Бен Элтон

свой потрепанный инструментарий на столь же затрапезную старую тряпицу, – что крайняя плоть мерзка, ибо суть знак греховности. Та к заповедано мудрецами.

      – Ага, теперь гораздо яснее, – ухмыльнулся Вольфганг.

      – Крайняя плоть мерзка? – переспросила Фрида.

      – Так заповедано, – важно повторил ребе Якобовиц.

      – Известным специалистом по пенисам, – присовокупил Вольфганг.

      – Так сказано в Вавилонском Талмуде, – серьезно пояснил старик, не замечая сарказма собеседника.

      – Черт! Я все собирался его прочесть.

      Герр Таубер вновь попытался встрять:

      – Фрида, дорогая, в крайней плоти нет ничего худого, когда она на своем месте. – Тон его был нарочито примиренческим, но взгляд испепелял зятя.

      – Именно, папа! На своем месте. Где же ей лучше, как не на конце пениса?

      – Это временное пристанище, дорогая, – не унимался отец. – Временное. Господь ее туда поместил, дабы потом ее удалили.

      – Но это же нелепица, папа! То есть, я прошу прощения, ребе, не сочтите за неуважение и все такое, но если вдуматься: какой смысл во всей этой затее?

      – Неочевидность повода еще не означает ненужности дела, – ответил ребе, с готовностью принимая от Вольфганга стаканчик шнапса.

      – Именно! Вот видишь! – возликовал герр Таубер, словно раввин изрек великую и неоспоримую мудрость. – Фрида, есть такая вещь, как традиция, и отказ от нее гибелен. Если из фундамента выбить все камни, дом непременно рухнет.

      Вольфганг взял малышей в охапку и пристроил к себе на колени:

      – Слыхали, ребята? На ваших херках зиждется здание.

      – Заткнись, Вольф! – прошипела Фрида, не сдержав, однако, улыбки.

      – Да будет вам, папаша! – не унимался Вольфганг. – Чего так усердствуете? Не так уж вы набожны. Когда последний раз были в синагоге?

      – Мы делаем что положено, – рыкнул герр Таубер, а раввин, важно кивавший на каждую реплику, не отказался от второго стаканчика. – Точно так же православный грек дымит ладаном, а католик жует облатку, прекрасно сознавая, что это не тело Христово. Так положено. И это достаточный повод. Традиция связывает человека с его прошлым. Чтит старейшин и создает основу. Благодаря традиции Германия стала великой державой.

      Вольфганг опять фыркнул.

      – Нет никакого величия, Константин. – Он прекрасно знал, что тесть не выносит этого панибратского обращения, предпочитая «герр Таубер» или «папа». – Германия – немощный банкрот, оголодавший полоумный калека. Будь она собакой, ее бы стоило пристрелить.

      Константин Таубер вздрогнул. В 1914 году ему было далеко за сорок, однако он отличился в Великой войне и заслужил Железный крест, всегда украшавший его военную форму, а при малейшем поводе и цивильное платье.

      – Ты со своими левацкими дружками хоть в лепешку расшибись, но Германия была и вновь станет великой, – гневно сказал герр Таубер.

      – Вольфганг не левый, папа, просто он любит джаз, – вмешалась Фрида.

      – Это