Преображения Мандельштама. Наум Вайман

не могу не согласиться с Эпштейном, что

      Любой национальной культуре делает честь вхождение в нее гения иной национальности. Таким смешением кровей и традиций живы самые полнокровные, бурно развивающиеся культуры наших дней – североамериканская, латиноамериканская, хочется думать, и российская…

      Но при всей желательности «прививок чужой крови» для полноценной национальной культуры необходим, прежде всего, некий собственный и мощный ствол с глубокими корнями. Иначе получится пестрый салат, может, и вкусный, но «одноразовый».

      Эпштейн также высказывает мысль о том, что в принадлежности Мандельштама «тотальной семиотической цивилизации» виновато влияние отца, которого, как известно, готовили к поприщу раввина. Эпштейн даже гордо и смело говорит о влиянии «крови», правда, это «расистское» высказывание разбавляет более нейтральным «культурным бессознательным»:

      Однако ирония крови, месть культурного бессознательного сказалась в том, что его сын стал величайшим талмудистом именно на светском поприще, превратив поэзию в своеобразную талмудическую дисциплину, кропотливое и законопослушное истолкование знаков мировой культуры. Культура выступает как священная книга, требующая все новых добросовестных комментариев и расшифровок.

      В марте 1937 года, за несколько месяцев до последнего ареста, Мандельштам пишет стихотворение, фиксирующее точку разворота, возвращения к предкам, и не случайно упоминает в нем свою совесть.

      Может быть, это точка безумия,

      Может быть, это совесть твоя —

      Узел жизни, в котором мы узнаны

      И развязаны для бытия.

      «Узел жизни» – это связка слов из иудейской традиции, «црор ахаим». Он же пучок, или сноп, и означает соединение у Бога в одну связку, в один сноп всех душ народа Израиля, живых и мертвых, поэтому на еврейских надгробиях пишут стандартную молитву: «Да будет душа твоя связана в сноп жизни вместе с душами Авраама, Исаака и Иакова». Традиция идет от слов пророчицы Авигаиль царю Давиду: «…да будет душа господина моего завязана в узле жизни у Господа, Бога твоего» (Первая книга царств 25–29). Мандельштам, наконец, узнал себя и был узнан в этом пучке и тем самым раскрылся для нового бытия.

      Глава 1. Покорители морей

      И оставив корабль, натрудивший в морях полотно,

      Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

Мандельштам, 1917

АДМИРАЛТЕЙСТВО

      В столице северной томится пыльный тополь,

      Запутался в листве прозрачный циферблат,

      И в темной зелени фрегат или акрополь

      Сияет издали – воде и небу брат.

      Ладья воздушная и мачта‐недотрога,

      Служа линейкою преемникам Петра,

      Он учит: красота – не прихоть полубога,

      А хищный глазомер простого столяра.

      Нам четырех стихий приязненно господство,

      Но создал пятую свободный человек:

      Не отрицает ли пространства превосходство

      Сей целомудренно построенный ковчег?

      Сердито лепятся капризные Медузы,

      Как плуги брошены, ржавеют якоря —

      И вот разорваны трех измерений узы

      И открываются