Проклятые. Чак Паланик

пожимает плечами.

      – Хотите посмотреть на Болото Выкидышей?

      Мы все качаем головами: нет. Медленно, долго и в унисон: нет, нет, нет. Ни в коем случае.

      Бабетт уходит от Великого Океана Пролитой Спермы, Паттерсон рысью ее догоняет. Они пошли вместе под руку, капитан футбольной команды и главная чирлидерша. Мы – Леонард, Арчер и я – плетемся следом.

      Если честно, я очень жалею, что мы идем молча. Ни о чем не треплемся. Да, я в курсе, что сожаление – тоже форма надежды, но ничего не могу с собой поделать. Мы движемся дальше, бредем по дымящимся залежам серы и угля, и я хочу спросить, не стыдно ли моим спутникам. Теперь, когда они умерли, не кажется ли им, что они разочаровали всех, кто когда-то их любил? Столько людей старались, чтобы вырастить их, прокормить и выучить – а теперь Арчер, Леонард или Бабетт совсем не расстроены, что подвели своих близких? Не думают, что смерть – самый страшный грех, какой они могли совершить? Не подозревают, что наша смерть причинила живым такую боль, которая не пройдет до конца жизни?

      Умереть – хуже, чем провалить экзамен, чем попасть в полицию, чем сделать ребенка на выпускном. Мы облажались по-крупному, и ничего уже не исправить.

      Все молчат, и я тоже.

      Если бы вы спросили мою маму, она сказала бы вам, что я всегда боялась действовать. «Мэдисон, ты же покойница… Вечно ты чего-то ждешь от других».

      Хотя по сравнению с моими родителями все выглядят трусами. Мои родители то и дело брали реактивный самолет и летали в Заир, чтобы привезти мне на Рождество очередного приемного братца или сестрицу (и не важно, что мы Рождество-то и не отмечали). Мои друзья находили под елкой щенка или котенка, а я – нового брата или сестру из какой-нибудь кошмарной бывшей колонии. У моих родителей были добрые намерения, но дорога в ад вымощена пиар-ходами. Любое усыновление случалось в течение медиа-цикла, когда выходили фильмы моей мамы или начиналось первичное размещение акций у папы. После ураганного шквала пресс-релизов и фотосессий моих новоиспеченных родственников помещали в соответствующий интернат. Мои мама и папа спасали их от голода, давали им образование и лучшее будущее, но за наш стол больше никогда не приглашали.

      По дороге обратно через Долину Битого Стекла Леонард объясняет, что древние греки представляли послежизнь в виде Аида или Гадеса, где как развращенные, так и невинные души забывали свои грехи и свое прежнее «я». Евреи верили в Шеол, что в переводе означает «место ожидания», где все души, независимо от преступлений и благодеяний, отдыхали и обретали покой, оставляя позади свои прошлые прегрешения и привязанность к земле. Получается, ад обеспечивает детоксификацию и реабилитацию, а не огненную кару. На протяжении почти всей истории человечества, говорит Леонард, люди представляли себе ад чем-то вроде больницы, куда мы отправляемся, чтобы избавиться от привычки к жизни.

      – В девятом веке Иоанн Скот Эриугена писал, что ад – место, куда тебя приводят желания, забравшие тебя у Бога. Именно эти желания не дают свершиться Божественному замыслу совершенства твоей души.

      А может, все-таки пройдем мимо того Болота Выкидышей, предлагаю я.