Путешествие из России. Андрей Битов

нацию другой? Никогда. Нельзя быть армянофилом, если ты не армянин, так же как нельзя быть армянофобом. Вот ты стал армянофилом, а это нехорошо.

      – Почему это я стал армянофилом?

      – А так. Вот ты написал уже раз обо мне как об армянине и похвалил, написал только хорошее. Просто так написал. Потом ты напишешь еще раз, об этой поездке. Тоже, конечно, не скажешь об армянах плохо, скажешь еще раз хорошо. А потом, в третий раз, ты уже обязан будешь любить нас и стоять на этом, чтобы не быть предателем. Ты уже армянофил.

      – М-да, – сказал я, – это мне не нравится.

      – И мне это не нравится, – сказал друг, – именно поэтому я дал себе слово: никогда ни о какой другой нации не сказать ничего. Ни дурного, ни хорошего.

      Но мне уже поздно следовать этому принципу, мне уже не отказаться от многих слов, чтобы не предать.

      И мне придется сейчас признаться, как я попался, как стал армянофилом. И говорить о том, о чем я сейчас скажу, я не имею права так же, как, начав, не говорить об этом. Это мое заявление станет скоро понятным…

      …Армянофилом можно стать, совершенно не заметив, когда и как это случилось. Например, открыв одну академическую книгу в любом месте и прочитав из нее любую страницу…

      В некоторых из деревень жители перебиты, а другие – только разграблены. Также значительное число людей вместе со священниками силой обращено в магометанство; церкви превращены в мечети.

      Большинство деревень Хизана разграблено и подвергнуто избиению. Изнасилованы девицы и женщины, и множество семейств обращено силой в магометанство. Церкви ограблены, святыни осквернены, настоятели монастырей Сурб-Хача и Камагиеля умерли в ужасных пытках, а монастыри ограблены.

      Город Сгерд подвергся избиению: лавки и дома разграб…[2]

      …Это был первый день моего пребывания в Армении. Я сидел у сестры жены друга и ждал друга. Я уже трижды отведал всех яств и прислушивался: после самолета у меня все еще были заложены уши. Но глаза мои были открыты. Я вышел на балкон.

      Непривычная картина, которую я тут же посчитал экзотической, открылась мне. Я видел перекресток, и по нему, изгибаясь толстой змеей, медленно продвигалась похоронная процессия. У себя дома (на родине) я давно отвык от торжественных похорон; тихо, не омрачая моего зрения, увозили от меня незнакомых мне соседей, и я не всегда даже знал, что они умерли, так же как не знал, что они – жили.

      Впереди, как бы раздвигая улицу и очищая ее от суеты (и улица пустела), с невыносимой плавностью и медленностью плыл некий «кадиллак», в нем стоял страстный человек с красной повязкой на рукаве и дирижировал. Далее в расчищенном уже пространстве шел грузовик: алая, кумачовая платформа, в центре – открытый гроб, а по углам, преклонив колено, – четверо черных мужчин, противоестественно выпрямившись и затвердев (кажется, с венками в руках), торжественно глядели вперед, как бы даже не моргая… И далее следовало такое количество «Волг», что я сбился со счета.

      Сила впечатления была не от смерти, не от скорби, не от торжественности – оно проникало с какого-то другого, потайного

2

Геноцид армян в Османской империи: сборник документов и материалов. – Ереван, 1966.