Терпкий ветер весны. Дмитрий Вячеславович Ищенко

по правде, не помню…

      – Намутили вы там чего-то… – констатировал сын.

      – Судя по всему, да… – согласился я.

      Ярослав встал и поставил посуду в мойку. Потом затрещал его мобильный телефон. Он ушел в свою комнату. Через пару минут вернулся:

      – Мать звонила. Сказала, что командировку продлили. Задержится. Так что я у тебя подольше поживу… Не возражаешь?

      – Как ты себе можешь представить мои возражения? – попытался сыронизировать я.

      – Ну, тогда я, пожалуй, пойду покатаюсь, раз уже проблема с жилплощадью у меня в настоящий момент решена, – он улыбнулся, и у него в руках опять оказался скейтборд. С ним он не расставался уже почти год. Чуть ли не каждый раз, когда я его видел, он прижимал эту доску к себе, словно она была главной ценностью всей его жизни.

      Я рассеянно кивнул в ответ, думая про письмо. Так и сидел, пока в коридоре не щелкнул замок входной двери:

      – Я ушел, – произнес сын уже откуда-то с лестничной площадки.

      – Когда вернешься? – попытался спросить я, но хлопок двери был единственным мне ответом. И спустя всего пару минут Ярослав уже летел на своем скейте по городским осенним улицам. Под колесами шуршали опадавшие желтые листья. Вечернее солнце светило ему в лицо, а все ещё теплый ветер трепал волосы. Он улыбался от чувства легкости и свободы, а ещё – от безграничного, нескончаемого счастья, которые всегда приносят ветер и скорость. Тем более, в шестнадцать лет.

      В принципе, я его понимаю. Всё то же самое было и двадцать пять лет назад у меня – ветер в лицо и чувство, что мир принадлежит тебе.

      На следующий день сын пришел из школы поздно. У меня тоже выдался тяжелый день. Пришлось ехать в порт: на «рыбаке» загорелась ветошь. Почти сразу полыхнуло по всему трюму и пошло по надстройке. Коридоры узкие, освещение полетело. Наши толком ничего не могли сделать. Хорошо еще, что никто не пострадал. Вахтенная команда быстро перешла к нам на борт, и вместе с нами смотрела, как горит их судно. Мы оттащили его на рейд. Там и ждали, пока прогорит.

      Мысленно я ещё прокручивал детали пожара, прикидывал, то ли из-за разгильдяйства все сгорели, или сами же и подожгли. Разговаривать особо не хотелось. Сын, видя мой уткнувшийся в одну точку взгляд, задал вопрос, которым я иногда подначивал его самого:

      – О чем молчишь?

      Я улыбнулся, видя его неожиданную попытку расшевелить меня:

      – Был трудный объект. Даже потушить не смогли.

      – Тебе-то чего? Ты же всё равно увольняешься, – пожал он плечами.

      Я поморщился. Ну, да, увольняюсь. Сын промолчал. Я решил переменить тему.

      – Что нового в школе?

      – Да, вроде, ничего,– чуть подумал, потом добавил. – А, вспомнил! Тебе наша Вера собирается звонить.

      – Ваша Вера – это классная руководитель? – уточнил я.

      – Ага.

      – Что-то уже натворил?

      – Да, вроде, нет, – без особого интереса ответил сын, и закрылся в своей комнате.

      Когда мы расстались с его матерью, сын остался с ней, но одна из двух комнат моей квартиры