.

нужны, но только мёртвых героев. Мёртвые, они лишнего не скажут, их хоть награждай, хоть поминки заказывай – всё едино. Наша задача выжить. Хоть кому-то, но выжить. Всё, мужики, больше ничего не скажу. Через полчаса выдвигаемся.

      Он, также прихрамывая устало, отходит в сторону. Кашель потихоньку стихает. Я смотрю и вижу на лицах ту реально страшную угрюмую решимость, которая и выигрывала все войны. Сейчас это простуженное, помороженное войско было готово. Готово рвать, сметать любого противника впереди себя.

      – Начали, мужики, – командует кто-то впереди.

      Мы пошли. Даже не затушив костры, просто уже в открытую. И правильно. Почему мы должны бояться? Пусть бояться нас!

      Даже срочник Серёга Макаров, которого в батальоне и за бойца не считали, сейчас как- будто преобразился. Вечно сутулый, боящийся дедов больше, чем чехов, сейчас будто повзрослел. Распухшими пальцами он нежно гладил спусковой крючок автомата и, не поверите, он улыбался. В этой улыбке было понимание, а главное, полное презрение к тому, что будет.

      Медленно, скрипя, через силу, но мы набирали обороты.

      Когда поднимались на очередную высоту, в воздухе ощутили запах дыма. Недоуменно переглядываясь, мы как могли старались прибавить ходу. Мысль о том, что вот сейчас все закончится казалось прибавляла сил. Но на высоте, кроме тлеющих углей, не было ничего.

      «Привал». Эта команда словно выпустила из нас воздух. Кто где стоял, там и упал. С минуту стояла тишина, но потом началось движение. Кто в ямах собирал снег в котелки, кто ломал деревья.

      Выставляется охранение. Я со снайпером спустился немного вниз. – Мины будешь ставить? – спросил он.

      – Нет. Ракетницы есть?

      – На, – он протягивает мне пару осветительных ракет. -Это последние. Я остальные выкинул. Сука, ноги сводит.

      – Сними сапоги, – предлагаю я.

      – Я их потом хрен одену, – как-то даже виновато отвечает он.

      Кое- как вдвоём стянули сапоги. Оба с минуту смотрим на сине-чёрные ступни.

      – Поморозил то, когда?

      – А я знаю, – морщится тот от боли. – Делать то чего?

      Пытаюсь судорожно вспомнить, что надо делать в таких ситуациях. Не могу. В голову лезет всякая хрень, но ничего по существу в голову не лезет.

      – Ты потерпи. Недолго, наверное, а там на базу, – нарочито бодрым голосом говорю я.

      – Сам то веришь, – усмехается снайпер и через паузу добавляет. – Главное, чтоб не плен. Пусть сразу, но хоть одного, да завалю. Его голос похож на бред, но глаза ясные и чистые.

      Вскоре на сгибах бушлата стала образовываться корка льда. Разминая пальцы на руках, я больше всего боялся впасть в состояние то ли апатии, то ли прострации. Тогда все. Время до смены тянулось. Мы курили и молчали. Усталость просто давила, а больше всего давила неопределенность

      – Блин, хоть бы попёрли что-ли, – не выдерживает тишины мой сосед.

      – Если и попрут, то в полседьмого- не раньше, –