Поляк. Дмитрий Ружников

прошла. Спокойной ночи, Семен Иванович.

      – Какая такая «ваша молодость» прошла, Алексей Петрович? Всего-то за тридцать. Вам еще до генерала дослужиться надо.

      – Спасибо, Семен Иванович. Хотелось бы генералом стать. Впрочем, чем черт не шутит…

      – Одно жалко – нет в живых Льва Николаевича Толстого, кто же напишет правду об этой войне? – как-то грустно сказал Веселаго.

      – Появится другой Толстой и напишет.

      – Боюсь, не появится.

      – Не пойму я сегодня вас, Семен Иванович, весь день какой-то пессимизм.

      – Сам не знаю, что со мной. Напало что-то и не проходит. Предчувствие какое-то нехорошее гложет душу. Все время думаю о войне и что нашему отечеству предстоит.

      – Давайте брать пример с наших молодых офицеров. А ведь они на нас смотрят: как мы себя поведем? Им-то пока все игра. Сами же мы такими были.

      – Давайте спать.

      А колеса стучали: тук-тук, тук-тук. На войну, на войну.

      V

      Не доезжая Бреста, в серости утра, на небольшом деревянном, сыром от росы настиле маленькой станции пела и плясала пьяная толпа. Больше всех веселился явно не строевой доброволец: одет был в гражданское, котомки не имел, орал матом, хлестал водку стаканами и все лез целоваться к провожавшим на войну своих мужей плачущим бабам, за что получил кулаком по пьяной роже; на удивление не обиделся и в драку не полез, а, размазав по лицу текущую из разбитого носа кровь, продолжил плясать, орать и петь похабные песни. Увидев двух офицеров, стоящих около вагона остановившегося на несколько минут поезда, подскочил, провел рукой по разбитым губам и, вытянувшись, весело обратился:

      – Ваши благородия, добровольца вольнонаемного возьмите к себе в денщики? А то ведь без нас немца разобьют, не успеем повоевать.

      – А почему бы тебе не взять винтовку – и в атаку? – спросил Тухачевский.

      – Вот! – и мужик показал правую руку. На ладони не было мизинца и безымянного пальца. – Топором еще мальчишкой оттяпал.

      – Ну и сидел бы дома с женой и детьми.

      – Нетуть. Холостой я.

      – А с самоваром-то управляться умеешь?

      – Обижаете, ваше благородие. Не только самовар, но и приготовить, и помыть, и постирать – все могу!

      – Как звать?

      – Архип Ферапонтов, ваше благородие.

      – Вот что, Архип, доедешь до Варшавы, иди в штаб лейб-гвардии Семеновского полка, скажешь – денщиком к подпоручику Михаилу Тухачевскому.

      – Век не забуду вашей милости! Не подведу, ваше благородие! Если надо – за вас жизнь отдам!

      – А вот это лишнее. Жизнь надо отдавать за государя императора и отечество. Только больше не пей.

      Молодые офицеры ушли в свой вагон.

      – Братцы! – побежал к провожающим, поскальзываясь на сырых досках, Ферапонтов. – Я с вами, я на фронт! Меня берут к себе господа офицеры! Богачом вернусь! Наливай! – И уже на правах отъезжающего стал целоваться; никто больше по лицу не бил – солдат!

      Вагоны