Грот, или Мятежный мотогон. Леонид Бежин

и осталась.

      – Ладно, зачем пожаловал? Про Вялого и Камнереза разнюхать? Признавайся.

      – Про них.

      – Ну, нюхай, раз такой нюхастый.

      Настырный помолчал, сочтя зазорным нюхать сразу после того, как его в этом уличили.

      – Правда, что выходят? Досрочно освобождают? – спросил он, явно заискивая.

      – Жди-дожидайся досрочного. Я их на поруки взял.

      – Добрый вы. Душа-человек. За это вас уважают. Считают авторитетом.

      – Сам когда-то сидел. Понимаю.

      – Спасибо вам за них. И от Сермяжного, и от всей братвы.

      – Вы на них губы-то не раскатывайте, – счел нужным остеречь отец Вассиан. – Я вам их теперь не отдам. При мне будут.

      – Как это? – Настырный ухмыльнулся с глуповатым недоумением.

      Он погонял во рту слюну и сплюнул длинным плевком.

      – А так, что я за них отвечаю. Вы их к делам-то не особо тягайте…

      – Это как Сермяжный решит. У него планы-то аж до Москвы… Он теперь не вор в законе, а коммерсант и предприниматель. Депутатом хочет заделаться.

      – А священником?

      – Не пойдет. У нас уже есть один поп.

      – Это кто же?

      – Так вы же, отец. – Настырный удивился вопросу, подразумевавшему столь очевидный ответ. – Вас вся братва признала за своего. Как на партсобрании.

      – А ты их помнишь, партсобрания?

      – А то как же. Я ведь состоял. Меня перед самым развалом приняли – как лучшего на ипподроме. Ну а после развала я уже не на партсобраниях, а на нарах сидел. – Он оглядел свои сапожки, незримо и таинственно связанные с нарами.

      – Вот и я тоже, – со вздохом произнес отец Вассиан куда-то в сторону и вновь обернулся к гостю. – Так я у вас по чину криминальный батюшка? Может, и в долю брать будете?

      – Разговоры идут. Братва базарит.

      – А большая доля-то? Не прогадаю? – Отец Вассиан подмигнул с азартом шутливого вызова. – Смотри, я задорого продаюсь.

      Настырный все шутки принимал всерьез.

      – Не обидим. Сейчас наше время.

      Отец Вассиан вновь посерьезнел, помрачнел, посуровел.

      – Время, быть может, и ваше, но вот я не ваш. Уж не обессудьте. Так и передай Сермяжному и братве. Исповедать исповедую и причащу. На кладбище кадилом помашу, но за своего меня не держите. На том и простимся.

      – Ну а в долю-то войдете? Что мне братве сказать?

      – Скажи, что у меня одна доля – Божия. Мне бы в нее войти, а все остальное приложится. Бывай, друже. Сапоги верни, если с кого снял. Не держи греха за душой.

      Отец Вассиан толкнул калитку, дал ей захлопнуться и снова толкнул.

      Глава двенадцатая

      Змей Гордыныч

      Матушка Василиса не раз спрашивала мужа, спустится ли (снизойдет ли) он на пристань – встречать Вялого и Камнереза. И всякий раз ей хотелось угодить отцу Вассиану своим вопросом, словно для него была приятна мысль о подобной встрече, которая если и не давала повод для вселенского торжества, то все-таки означала бы маленькую победу.

      Ведь сколько он хлопотал, добивался, чтобы их отпустили, сколько