Песни безумной Женщины. Илья Сергеевич Кандыбович

сквозь уши.

      Мысли ее страхов ограничивались лишь органами восприятия, сугубо субъективными и недобровольными.

      Она не была Плутархом или Аристотелем, а я не был ее Джон Конором.

      Свобода ее заключалась в неспешном покачивании цветка на ветру.

      Несовершенная, с изъянами, такая настоящая.

      А вспомни как небо тебе светило как раз.

      Вспомни как потусторонние голоса манили тебя и песни пели, словно сирены, что корабли поджидали в камнях.

      Сможешь ли ты забыть этих котов в маленьких очках?

      И их глупые вопросы?

      Я так и знал…

      Тогда забудь этот ноябрь холодный, как скользкая рыба.

      Забудь криков страдания, и разудалых клоунов цветастых злобные улыбки и заманивания ладонью.

      Забудь тот черный хлеб нарезной по половине килограмма, что смел когда-то взойти колосьями на враждебной земле с удобрениями.

      Когда реки высохнут, а моря превратятся в выжженные пустыни, словно пейзажи далеких мертвых планет.

      Когда тьма затянет твое любимое небо, что свет тебе давала, Женщина.

      Не стань столь же дешева, как слова все, и эти, впрочем.

      Не стань так же слепа и неподкупна, как серые лачуги, те что за поворотом улицы.

      А надень латексный сарафан, и сформируй новый смысл.

      Разорвись ярко, и мощно, как новая звезда, вкрапление ничтожного в бесконечность.

      Вражды забудь несметные богатства словно сны.

      И будь как есть, Женщина, как смела быть ты тогда и ранее, и во все времена не наступившие.

      Тогда дьявольскими помыслами наберись.

      Окрепни жуткими мыслями, и ступай, ведь ноги твои тверды, словно кипарисы.

      Отождествляй в то время себя ни то водой, ни то воздухом свежим, но не испытай страха.

      Не ведай жуткого чувства перед бесконечностью, ибо она и есть мы, и есть та мысль, которой мы посмели стать.

      Скользи.

      Песня 7.

      Ах вот вы где, мерзкие черви земляные.

      Вот вы где, поползни серые.

      Между слоями затаились, под пролежнями копошитесь.

      Заткнулись в самые закрома гнойные.

      Залезли в ледяные души шершавые, и остались там надолго.

      Уткнулись обоими концами, и вожделеете сами себя.

      Забились поглубже, да пошустрее, и в подлости самые, как радуги черно-белые.

      Устроили протесты, и свились в комки сладострастием своим.

      Под музыку лязга оружейных затворов, под визг пропащих кошек.

      Вели меня через дороги пыльные, наверняка стылые.

      Вели через броды некогда мелкие, а теперь и поныне и вовсе необъятно перпендикулярные.

      В свете и тьме, да по матовому краю изгороди поднебесной.

      В лучах ярких закатов империй, совсем молодых.

      Рассказывали о героях событий давно прошедших, но еще по-прежнему таких близких и нелепых, не виновата в них Женщина была.

      Нет, не она.

      Но может быть другая.

      В песнях ее, вины не было.

      Если может быть в совсем других.

      В ладони, Женщина крепко сжимала меч, что плугом стать должен был.

      По-прежнему,