Песни безумной Женщины. Илья Сергеевич Кандыбович

лебнув сполна, она снова с потухшими глазами шагала на работу, и слабость духа была крепка, и трусость с прежним задором крепчала…

      Проникшись духовным безобразием, бродячие коты перегораживали ей дорогу.

      Поправляя свои монокли неуклюжими лапами, они трепались о высоком, и ехидно вопрошали:

      – А что вы, Женщина, не верите в возможности социалистического транспорта? Вагоны только наполовину пусты.

      И отступали.

      С визгом, как тени, мерзкие коты уползали по улице, легко и бессмысленно озирая все еще гадящих под деревьями бабок.

      С тугим лицом шла героиня этого времени, этого дня.

      С великой потугой давался каждый шаг в никуда.

      Мысли спутались в клубок замогильных червей, ноги вязались словно змеи.

      Заглядывали прохожие ей в лицо.

      Прямо в глаза таращились мерзкие двуногие личины.

      Женщина неминуемо смотрела тоже.

      О, тщета!

      Разве что-то видно в них?!

      Разве есть в этих угасших глазах то, чего нет в помойной яме?

      В могиле сырой, в промозглом склепе запоздалых огней того света близкого.

      Раньше Женщина ходила по улице и заглядывала в лица случайных прохожих, неминуемо неслучайно проходящих.

      Она видела их, они пылали страстью, жизнью и эмоциями.

      Теперь глаза опустели и глазницы впали тьмой внутрь несовершенно переходящие.

      И люди словно тени, без намека на какую либо, хоть холодную живость и бодрость духа, слава нам.

      В квартирах многоэтажек, в беспросветной темени существования, сгнило все, заменилось бессмысленным.

      И, Женщина пыталась с ними:

      – И я с вами! – завопила она, раскинув в стороны запоздалые руки, и запрокинув голову к праздничному свинцовому небу.

      – Я с вами!

      Вороны кружились, и сокрушали округу вороньим шепотом.

      – Ты с нами, ты с нами…

      Окрыленные безумием и жадностью, и проклятием, не унимались они.

      Шептали и кружили, путали и веяли, блестя глянцем зеленоватым, и без веры в своих вороньих сердцах, и крыльях.

      – Оставь все это, будет больно…

      – Забудь, немыслимо и тяжко будет…

      – Не высовывайся, скотина. – не унимались змееголовые птицы.

      Остроглазые рептилии, без возможности всякой, без доводов надуманных, да по нескольку раз, да в присядку и весело.

      – Я с вами, я с вами – твердила она.

      – С нами, с нами, летим с нами, – твердили они.

      В бреду летя по около-парковой дороге, Женщина радовалась принятию.

      Свет тух неукротимо, алчность и кредиты, да здравствуют!

      Тяжелый серый воздух густо наполнял улицу из открытых окон прижизненных склепов.

      Пестрые лучи тьмы мерцали из открытых дверей подвалов, что у входа.

      По ним можно пройти сквозь…

      Мерцали и звучали словно старые ржавые радиаторы, непременно вышедшего духа былого сладострастного…

      Струились и обрывались в нигде, и в никогда, но по сути всегда.

      Сочиняли верлибры дерьму.

      А вокруг мочившихся бабок, бомжи дрались в добавок, и силы их были равны.

      И перегар мощный стоял в округе, дух человеческий ваш.

      Добро со злом сошлись в последней мощнейшей битве.

      Великий конец, фатум!

      Значит, зарядил один бомж второму кулаком прямо в эрогенную зону.

      Прямо в нутро проник, яростным, запрещенным приемом.

      Да с такой силой, что бедняга с душераздирающим воплем упал с грохотом на истрескавшийся со временем асфальт, и обмарался калом.

      И треск рокотом раскатился по парку и близким улицам, и мерзкие старухи не только мочились.

      Смрад потек, и распространился в воздухе, но всем так привычно.

      Победитель поднял правую, фатальную руку в воздух, и наслаждался победой.

      Он рассматривал и целовал свой кулак победный.

      Старухи с возбужденным визгом окружили его, потирая руки о свои испачканные подолы.

      – Герой, герой! – кричали они, и заводили вокруг него ведьмовские пляски.

      – Наш герой! – восхваляли они воителя к земле, и под нее, вытворяя всевозможные колдовства.

      – Я с вами, я с тобой! – кричала Женщина.

      От возгласа Женщины, победная процессия остановилась и замерла.

      Старух лица почернели как прежде, а может даже и хуже, и снова из уст их посыпались проклятия и мерзкие изречения.

      Словно тараканы расползлись они обратно гадить под свои деревья, но с новым усердием, с новой силой лился кал, громко отрыгиваясь и источая зловонию.

      Победный бомж загрустил.

      Пораженный бомж, лежал на прежнем