Русская литература для всех. Классное чтение! От Блока до Бродского. И. Н. Сухих

тоска, предчувствие смерти.

      Выхожу я в путь, открытый взорам,

      Ветер гнет упругие кусты,

      Битый камень лег по косогорам,

      Желтой глины скудные пласты.

      Разгулялась осень в мокрых долах,

      Обнажила кладбища земли,

      Но густых рябин в проезжих селах

      Красный цвет зареет издали.

      («Осенняя воля», июль 1905)

      Центром второй книги, однако, стал раздел «Город» (1904–1908) и вообще городской хронотоп. Теперь блоковский город – не абстрактное пространство с таинственными изгибами, где должна явиться Она, а вполне узнаваемый Петербург, в котором зловещий Медный Всадник («Там, на скале, веселый царь / Взмахнул зловонное кадило…» – «Петр», 22 февраля 1904) сосуществует с кабаками, каморками, углами, напоминающими об урбанистических пейзажах Достоевского и Некрасова.

      Белая ночь – привычная деталь, синекдоха парадного образа города пышного («Медный всадник»). Сравним ее изображение в первом и втором томах блоковской лирики.

      Белой ночью месяц красный

      Выплывает в синеве.

      Бродит призрачно-прекрасный,

      Отражается в Неве.

      Мне провидится и снится

      Исполненье тайных дум.

      В вас ли доброе таится,

      Красный месяц, тихий шум?..

(«Белой ночью месяц красный…»,22 мая 1901)

      Белая ночь в этом стихотворении отражается – по сходству – в исполненной «тайных дум» душе лирического героя, ожидающего от этого призрачно-прекрасного мира добра. Фольклорный эпитет (месяц красный) обозначает здесь не столько цвет, сколько идеальное качество предмета. Вообще, Петербург с отраженным в Неве месяцем и тихим шумом напоминает какой-то провинциальный город в глубине России.

      С каждой весною пути мои круче,

       Мертвенней сумрак очей.

      С каждой весною ясней и певучей

       Таинства белых ночей.

      Месяц ладью опрокинул в последней

       Бледной могиле, – и вот

      Стертые лица и пьяные бредни…

       Карты… Цыганка поет.

(«С каждой весною пути мои круче…»,7 мая 1907)

      В стихотворении из второго тома пейзаж соотносится с состоянием лирического героя уже не по сходству, а по контрасту. Ясность, певучесть, таинство белых ночей не может победить мертвенного сумрака очей. Отражающая месяц Нева становится его бледной могилой. На смену тихому шуму приходят режущие слух и глаз диссонансы большого города: пьяные бредни, пение цыганки.

      Непримиримый конфликт, несовместимость героя и пейзажа приобретает в одной из последующих строф особенную наглядность: «Видишь, и мне наступила на горло, / Душит красавица ночь…»

      «Иную, по-новому загадочную, белую ночь дает нам, например, Александр Блок», – заметил И. Ф. Анненский («О современном лиризме»).

      Таким образом, во втором томе лирики Блока передний план, изображение этого мира, становится