Вендетта, или История всеми забытого. Мария Корелли

ты ступаешь, и к воздуху, который тебя обдувает. Я ревновал тебя к Фабио, пока он был жив, и, клянусь небом, – тут глаза его потемнели от ярости, – если хоть кто-то осмелится усомниться в твоей любви ко мне, я не буду знать покоя, пока моя шпага не войдет в его тело, как в ножны!

      Нина подняла голову с его груди с раздраженно-скучающим выражением лица.

      – Опять, – с упреком пробормотала она. – Ты снова начинаешь злиться!

      Он поцеловал ее.

      – Нет, моя прелесть! Я буду таким спокойным, как ты пожелаешь, пока ты любишь меня, и только меня. Пойдем, здесь тебе слишком прохладно и влажно. Может, вернемся в дом?

      Моя жена – нет, лучше сказать, наша жена, поскольку мы оба пользовались ее бесстрастным расположением, – согласилась. Взявшись за руки и медленно отмеряя шаги, они двинулись обратно к дому. Потом вдруг остановились.

      – Ты слышишь соловьев? – спросил Гвидо.

      Слышишь их! А кто их не слышал? Мелодия лилась с ветвей по обе стороны тропинки, чистые сладостные и страстные переливы ласкали слух, словно нескончаемый перезвон крохотных золотых колокольчиков. Прекрасные, нежные, вдохновленные Богом птицы выводили свои любовные трели с простотой и дивным восторгом. Трели, не запятнанные лицемерием, не омраченные преступлениями, разительно отличающиеся от любовных историй себялюбивого человечества! Изящная поэтическая идиллия жизни и любви птиц – разве это не причина, чтобы заклеймить позором нас, низших существ? Разве мы так же верны своим клятвам, как жаворонок – своей избраннице? Разве так же искренни в своей благодарности за солнечный свет, как малиновка, которая в зимнем снегу поет столь же жизнерадостно, сколь и весенним, благоухающим цветами утром? Нет и нет! Наше существование есть лишь долгий и бессильный бунт против Бога в сочетании с ненасытным желанием одолеть друг дружку в борьбе за фальшивую монету!

      Нина прислушалась и вздрогнула, плотнее запахнув на плечах легкую накидку.

      – Терпеть их не могу, – раздраженно ответила она, – от их гама у любого уши заболят. А он ведь так их любил! И, бывало, напевал… как там?

      Лимона цвет прекрасный,

      Пусть все умрут от страсти,

      Ты прыгай, тра-ля-ля…

      Ее глубокий грудной голос заструился в вечернем воздухе, соперничая даже с трелями соловьев. Она оборвала песню и негромко рассмеялась:

      – Бедный Фабио! Когда пел, он всегда выдавал фальшивую нотку. Пойдем, Гвидо!

      И они снова зашагали дальше, словно совесть у обоих была чиста, словно по пятам за ними не следовало справедливое возмездие, словно ни малейшая тень ужасного отмщения не омрачала небеса их краденого счастья! Я пристально смотрел им вслед, когда они удалялись, нетерпеливо просунув голову между темных ветвей и провожая взглядом их тающие вдали фигуры, пока ее белое платье не мелькнуло в последний раз и не скрылось за пышным покровом листвы. Они ушли и больше в тот вечер не возвращались.

      Я выскочил из своего