Истерли Холл. Раскол дома. Маргарет Грэм

море, подумала Брайди. Но Сэмми стоял на своем.

      – Ага, но только это все может быть пустое ля-ля.

      Джеймс схватил ее за руку и мотнул головой в сторону магазина.

      – Вон он, внутри.

      Тим в черной рубашке разговаривал с кем-то, тоже одетым в такую же форму. Человек хлопал Тима по спине, и они, смеясь, обменялись рукопожатием. Почему, если их Дом собраний был в таком состоянии?

      Брайди и Джеймс стояли, не обращая внимания на толкающихся вокруг людей, и не сводили глаз со своего кузена. Брайди хотелось броситься через дорогу и утащить его в Истон, вернуть его обратно. Джеймс пробормотал:

      – Не верю своим глазам. Он здесь, по виду самый настоящий фашист…

      Он повернулся к Брайди. На его побледневшем лице отчетливо читалось страдание.

      – То есть это действительно так, Брайди. Мне нужно было увидеть это своими глазами.

      Какое-то время они молча стояли и смотрели. Люди на тротуаре продолжали спорить, вокруг все так же носились дети. Держась за руки, они побрели обратно по Уортон-стрит. Подростки все так же играли в футбол. Один из них ударом ноги отправил мяч Джеймсу.

      – Подкиньте нам мяч, мистер.

      Джеймс пнул ногой по мячу, едва глядя на него. Они пошли к автобусной остановке, не разжимая рук, не в состоянии разговаривать, но каждый шаг ударом отдавался у Брайди в голове. Сын шахтера, его семья верила в социализм. Как мог он надеть форму, которая означала то, что никто из них не мог принять?

      – Как он мог? – проговорила Брайди.

      – Мог, потому что может, – спокойно ответил Джеймс. Никогда еще он не видел ее в такой ярости. Но ярость ли это? Может быть, тут что-то другое.

      Он сжал ей руку.

      – Он хозяин самому себе, наверно, сын своей матери, и к нам больше не имеет отношения.

      Голос Джеймса дрогнул. Брайди смотрела куда-то вперед. Служба, должно быть, уже закончилась, потому что на ступенях церкви толпились женщины. Некоторые из них, одетые во все самое лучшее, шли в их сторону. Были и те, кто торопился. Ее отец говорил, что викарий, пастор или епископ должен точно рассчитывать время: двери церкви закрываются, двери пабов открываются.

      Она подняла глаза. В голубом небе плавали белые облачка. Все было так же, как утром, когда они проснулись, но теперь все изменилось.

      В автобусе в Истон Джеймс сидел рядом с Брайди.

      – Нам нужно подумать, потому что мы должны организовать протесты, и к нему это не будет иметь никакого отношения. Мы в любом случае это сделаем.

      – Да, – ответила она, но на самом деле оба не знали, что собираются делать. Это были пустые слова.

      Они вышли на остановке Истон Кооп, там, где автобус заворачивал, чтобы ехать обратно в Хоутон, и побрели дальше по дорожкам. Они смотрели, как кружатся жаворонки, как зреют колосья пшеницы и толстеют ягнята. Они повернули к ручью, ускорив шаг, потому что уже были «дома». Но когда они подошли, ощущение дома исчезло, потому что их раньше всегда было трое.

      – Я чувствую себя таким бесполезным, – сказал Джеймс, – потому что не могу изменить