Соленый ветер. Андрей Николаевич Чернецов

его здесь запросто называют Историк. Шумели на ветру кипарисы, весь в розовом сиянии цвел миндаль. Внизу лежала Южная бухта, а над лестницами вздымался к небу памятник Тотлебену в окружении, ощетинившихся штыками, грозных матросов. В Крымскую войну Тотлебен возглавлял инженерное прикрытие города.

      Говорят во время второй обороны, в 1941-м немецкой артиллерией у памятника срезало снарядом голову. Однако даже немцы, уж на что фашисты и то проявили уважение к соплеменнику и выдающемуся фортификатору. Саперы вермахта дернули из порта пару наших сварщиков и по-быстрому приварили голову на место. Правда легенда утверждает, что впопыхах оккупанты присобачили инженеру голову одного из матросов, так что после победы советским скульпторам пришлось вернуть Тотлебену его заслуженную часть тела.

      Дальше, на вершине кургана, среди рощ раскинулись бетонные бастионы. Я бродил среди траншей. Гладкие, черные, стволы чугунных пушек грозно возлежали на станках, нацелившись на севастопольские бухты.

      Я прислонился к одному из орудий, его мощное тело хранило тепло солнечного, крымского полдня. Акации в цвету роняли под напорами ветра свои лепестки. Ворохи цветов с шумом, точно сухой прибой, мчались по мостовым, набегали на бордюры и стены домов

      Расположившись на лавочке под гостеприимной, широкой кроной, я укрылся в тени от палящих и жалящих мою белую кожу, лучей и раскрыл пожелтевшие страницы. И на меня с них накатило тоже ощущение, что жило в моем сердце вот уже несколько дней. Автор шел теми же улицами и вдыхал бальзамические ароматы севастопольских дней. Он видел белую песчаную косу, и несколько хаток на ней. Распятые на просушку, старые сети в лохмотьях водорослей. Пляску байд на изумрудной волне.

      Зачитавшись, я не заметил, как солнце сдвинулось, потеснило тень дерева и начало обжигать мои ноги. Только внезапно проснувшееся чувство голода и убавленный сумерками свет заставили меня оторваться от книги. Я потянулся, с сочувствием посмотрел на покрасневшую кожу ступней, и поплелся в кафе «Бастион».

      Впереди были выходные, поэтому ночью я отправился на Парк Победы. В отличие от уютных бухт, этот пляж выходил в открытое море, рассекая многокилометровые, широкие волны, узкими волнорезами.

      Когда минуешь бетонные стрелы пирсов, чувствуешь, как тебя пронзает волна длинной от одного меридиана до другого. Космическое расстояние нанизывает тебя, как нитка иголку. Я вышел на берег. Солнце ещё не побагровевшее с досады, что пора покидать сцену неба, сияло золотым пламенем. Самый искренний и ласковый свет. Я сплел ноги листьями лотоса, и вертел в пальцах гладкие голыши. Я не верю в эту чепуху с медитациями. Но если что-то нужно запомнить, можно долго смотреть, а потом резко захлопнуть ресницы, словно отбивая на матрице снимок.

      Бетонные стрелы волнорезов. Редкие головки далеко заплывших купальщиков. И шорох волны, качающий тебя, уже нанизанного на нить.

      Вокруг