Гном. Джулия Тот

тоже надеюсь, Полина Александровна.

      Она закрыла за собой дверь, а Алексей стоял и думал, что он действительно надеется, что она будет его не благодарить, а орать него, как не пристало жене дипломата, за то, что напугал ее, что зря прогонял по врачам и лабораториям, напугал всю семью и вообще – бездарь, а не врач.

      Алексей подошел к окну, пытаясь отвлечься от трагедии, которая только начинала разворачиваться на его глазах и с его участием. Как врач, он знал это. Швейцарская осень золотилась и шуршала умолкающей на зиму природой и, казалось, все участники жизни движутся медленнее, чем месяц назад, когда он только приехал. И странное чувство, что сейчас и это медленное движение прекратиться, жизнь замрет, прокатилось страхом по его телу. Как замрет и жизнь Сережи Матвеева на росте 130 сантиметров, повесив тупой знак «кирпич» перед дорогой, ведущей его в будущее.

      Выйдя из кабинета врача, Полина чувствовала, как злость на врача утихает. И на тихой осенней улице, по которой машины, медленно проезжая, шуршали шепотом, она уже почти спокойно думала о том, что право на ошибку имеет каждый, даже врач. Тем более, что речь идет не о смертельной ошибке, и что, в конце концов, он, в отличие от предыдущих врачей дипмиссии, относится к работе не формально, и ничего плохого в том, что Сереже просто сделают дополнительные анализы и они будут за него спокойны, нет.

      Дома Полина была уже совершенно спокойна и почти забыла о слишком тяжелых для бумаги листках в сумке. И только глядя на сына, снова задалась вопросом:

      – Как же я не замечала, как мы не замечали, почему никто не замечал, что Сережа такой маленький? – она вспомнила о причине этих мыслей и поняла, что, рассматривая сына, застыла с кухонным полотенцем в руке, и Сережа удивленно смотрит на нее, ожидая вопроса или чего-то, что она, может быть, хотела сказать.

      – Мам, что-то случилось? Ты странная такая… – серые глаза мальчика смотрели на нее откуда-то из низкой глубины, и она стала проваливаться в какое-то бессознание от страха, поднимавшегося от сердца, заливающего болью всю грудь и комком остановившегося в горле.

      – Нет, Сереженька, это наверное, погода такая, – она прошептала это, изо всех сил останавливая слезы, уже стоящие в глазах и хотевшие ручьями обиды на жизнь сорваться, обрезая лицо горячими струями безысходности.

      Полина, сделав усилие, резко прошла из кухни в ванную, где долго ледяной водой смывала обиду, пытаясь заменить ее верой, и оставив Сережу впервые в его жизни беспокоиться за родителей: он привык, что в семье не происходило ни конфликтов, ни споров и никогда не случалось ничего плохого. И сейчас у него не было даже предположений о том, что могло привести маму в такое состояние. О проблемах в других семьях он слышал, но рос в уверенности, что это происходит только с другими. Расстроенный, он не знал, что делать: прилично ли спрашивать маму, может быть, это – что-то очень личное и она не захочет говорить, тогда ей придется или врать ему, или обидеть, не сказав ничего. Может, попробовать ее успокоить? Но как он будет успокаивать, не зная, о чем она плачет… И Сережа решил