Золотой камертон Чайковского. Юлия Алейникова

да и сам он, несмотря на молодость, помогал старшим товарищам бороться со всякими буржуями недобитыми да нэпманами, чтобы потом строить новую жизнь, свободную от всяких там мещанских предрассудков. А тут налицо ведь загнивание, и никому никакого дела нет. Шубы у них, видите ли, шляпки, тряпки, халаты с драконами, сердито смотрел на Марию Александровну Евграф Никанорович.

      – Модест был яркой личностью. Одаренный, решительный, внешне интересный, он ведь, знаете ли, из самых низов пробился, – не обращая внимания на капитана, рассказывала Мария Александровна. – Отец его на заводе Сименса простым рабочим до революции трудился, семья жила, сами понимаете, скромно, у Модеста еще трое братьев и две сестры было, все умерли, кто в революцию, кто в Гражданскую, кто в Великую Отечественную. Он ведь музыкой еще в детстве увлекся. Башмаки на улице чистил, чтобы на уроки музыки себе заработать, учился у какого-то пьяницы, что с ними по соседству жил, какой-то старый скрипач. А когда подрос, на завод пошел работать, к отцу, а по вечерам все равно музыке учился в клубе при заводе. Вот какая настойчивость, какой талант был у человека. В консерваторию он уже в зрелом возрасте поступил. У Модеста большой талант был, – сказала она со вздохом. – Жаль, что так рано ушел из жизни, мог бы еще много хорошего сделать.

      – Вы любили его? – сообразил спросить Евграф Никанорович.

      – Конечно, – просто ответила Мария Александровна. – Мы подружились еще в консерватории. Я, Модест, Ляля Коломина, она в войну погибла, Толик Гудковский, он был в нее страстно влюблен, но, увы, безнадежно, и Сема Альт. Правда, Сема скорее был сам по себе, так, прибивался к нам время от времени.

      – А Минкин?

      – Исаак Борисович тоже с нами учился, правда, курса на два помладше. Модест с ним близко уже после консерватории сошелся.

      – А Тобольского вы как давно знаете?

      – Да столько же, сколько и Модеста, они с Веней друзья неразлейвода. Еще с детства, родители их вместе на заводе работали.

      – Ясно. А что же вы за Щеголева замуж не вышли, раз так любили? – вернулся к интересующей его теме Евграф Никанорович.

      – Ну, во-первых, я любила его не так, а как друга, – улыбнулась прежней озорной улыбкой Мария Александровна. – А во-вторых, у Модеста была невеста, девушка с его родной Выборгской стороны, Зиночка, милая такая, они в одном доме жили. Она к музыке никакого отношения не имела и вообще была очень скромной и ничем не выдающейся, но Модест ее очень любил, и после окончания консерватории они поженились. Она погибла в войну во время бомбежки.

      – А когда же у Анны Альт были отношения со Щеголевым?

      – Думаю, уже после войны. В молодости она умудрилась Семку Альта подцепить. Он, знаете ли, своеобразный человек, капризный, болезненный, с таким свяжешься, всю жизнь будешь нянчиться. Вот Анна за ним и ухаживала. Встречала его после учебы, домой провожала. Потом женила на себе. Но вы же понимаете, какой нормальной девушке такое может понравиться?

      – А зачем