«Сатурн» почти не виден. Василий Ардаматский

так немец?

      – Очень просто, я родился и вырос в республике немцев Поволжья.

      – Не знаю такой республики.

      – Между тем она есть. Вернее – была.

      – Сколько ваших наступало на Никольское?

      – Человек сорок.

      – Почему отступили?

      – Я не командир, не знаю. Мне известно только то, что говорил наш командир перед боем. Он сказал, что, по данным разведки, в Никольском почти две роты.

      – Какой у тебя партизанский пост?

      – Никакого. Рядовой боец, переводчик при командире. Меня мобилизовали в партизаны как знающего язык.

      – Что значит мобилизовали? Разве ты не местный?

      – Я же сказал вам, я уроженец Поволжья, это возле Саратова. А мобилизовали меня в Москве, где я жил и работал последние два года. Мобилизовали и сбросили сюда с самолета.

      – И что же, ты, значит, чистокровный немец?

      – Не совсем, мать у меня русская.

      – Как ты сказал? Республика немцев Поволжья?

      – Да.

      – Первый раз слышу.

      Рудин пожал плечами.

      – Значит, Крамер?

      – Да.

      Офицер явно был озадачен.

      – Партизаны, как правило, в плен не сдаются. Почему ты не оказал сопротивления?

      Рудин улыбнулся.

      – Это могло стоить мне жизни, а она у меня одна.

      Офицер тоже улыбнулся и с этого момента перевел разговор на «вы».

      – Какая у вас профессия?

      – Инженер коммунального ведомства в городском муниципалитете Москвы. Я работал в отделе, который ведал энергетикой.

      – Каков был план нынешней операции вашего отряда?

      – По-моему, разведка боем.

      – Две роты! – офицер посмотрел на стоявшего у двери немца и рассмеялся. – Ваши разведчики имеют большие глаза и маленькую храбрость. Нас здесь девятнадцать человек.

      Офицер крутнул ручку полевого телефона и взял трубку.

      – Второй? Здесь – Девятый. Все в порядке, они отступили. Есть пленный… Мне кажется… Нет, мне все же кажется…

      Что казалось офицеру, Рудин мог только догадываться. Видимо, не желая говорить в присутствии пленного, офицер приказал конвойному вывести Рудина в коридор.

      Рудин решил, что дело обстоит так: офицеру кажется, что пленный представляет интерес, а тот, с кем он говорит по телефону, его интереса не разделяет и, весьма возможно, предлагает пленного без всякой канители ликвидировать. Рудин думал об этом так, будто речь шла совсем не о нем. Вот это и была та угнетавшая его раньше ситуация, когда события становились неуправляемыми, когда нервничай ты, не нервничай, все равно события развертываются без всякого твоего участия. Рудин продумал свои ответы офицеру. Нет, нет, он сделал все, чтобы заинтересовать его своей персоной. Единственная досада, что полицай при обыске взял у него только оружие и не сработало зашитое под подкладку пиджака письмо Крамеру от отца, якобы полученное им еще в Москве в первые дни войны, в котором отец довольно прозрачно намекает сыну