Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство. Павел Соболев

2019, с. 15). Большое расхождение между высказываемыми установками и реальным поведением людей неоднократно подтверждено в исследованиях (LaPiere, 1934; Wicker, 1971): на словах люди выказывают приверженность определённым взглядам, а на практике нарушают их.

      "То, что люди говорят, – это часто не то, что они делают" (Хок, с. 464).

      В исследовательской психологии из этого вытекает глобальная дилемма: опросники выявляют лишь доминирующее знание (предписания, культурные императивы), тогда как доминируемое знание выявляется реальным поведением. Поэтому требование вербальных отчётов – это способ оценить лишь культурные установки как таковые, "то, о чём принято говорить", что слабо связано с тем, как люди ведут себя в реальной ситуации.

      На практике это выглядит так.

      – Нет, вообще я против измен, – говорит Таня, лёжа рядом и задумчиво теребя волосы на моей груди, – Но знал бы ты, как муж со мной обращается… То не осуждал бы.

      – Да я и не осуждаю, – улыбаюсь я и обнимаю крепче.

      С собственных признаний Тани, я был минимум третьим её любовником в этом браке. Но при этом она – против измен. Вот за эту принципиальную позицию её и любил.

      Культурные предписания, являясь материалом для самоидентификации масс, в итоге превращаются в своеобразную священную реликвию, жить в соответствии с которой не обязательно, а вот отстаивать её (хотя бы на словах) – долг каждого.

      "Люди так охотно сражаются за религию и так неохотно живут по её предписаниям" (Лихтенберг, с. 79).

      Доминирующие знания заставляют видеть действительность по-особому (Громов и др., 2003, с. 531; Brunswik, 1956), в искажённом свете. Эти культурные нормы становятся набором шаблонов, через которые человек смотрит на мир (Брунер, 1977, с. 14). "Реагируя на императивы, которые ему привиты, – человек привыкает к определённому способу интерпретации реальности" (Адоньева, Олсон, 2016, с. 24).

      Погружённые в пространство культурных текстов, мы используем их терминологический инструментарий для описания себя самих как якобы уже удовлетворяющих всем требованиям. С детства мы встречаемся с культурным предписанием быть честными и справедливыми, и мы легко перенимаем эти ориентиры для самоописания: отныне мы – честные и справедливые. Если мы не говорим так о себе прямо, то как минимум думаем так. И даже притом, что зачастую говорим неправду и судим в пользу себя. Так предписания становятся описаниями, то есть происходит разворот в этой трансформации.

      Культура склоняет нас видеть себя исключительно с позиции её предписаний, игнорируя реальное положение дел, в результате чего мы, безусловно, выглядим лучше. Иллюзия соответствия для нас становится важнее реальности. Даже отбывающие срок за убийство считают себя честнее, умнее, сострадательнее, чем большинство прочих заключённых (Sedikides et al., 2014). Невозможно найти подлеца, который бы считал себя подлецом. Мы любим говорить так, как принято, как одобрено культурой. И мыслим себя мы тоже в этих категориях.

      Вспоминаю