Судьбы Мэриела. Павшие Земли. Сергей Грей

равнодушным. Ну, а что ему за дело до тех, кто живет всего по паре десятков лет? Можно понять, если задуматься основательно про вераров и их долг. И принять их такими, какие уж они есть. В любом случае, без люксоров, в этой войне им не выстоять, какими бы чопорными и черствыми они не казались.

      Руки он свои нежные и белые положил на кисти Гротта – жилистые, грубые, шишковатые и старые.

      Гротт закрыл глаза, ощутив надежду. Она еще осталась в нем?

      Дышать он стал спокойнее и глубже. Боль, усталость и холод отступали. И на том спасибо!

      Он увидал на один миг маленького мальчика, что смотрел на догорающие угли. Еще чуть и они погаснут совсем. Никакого тепла они не давали, просто напоминали о неминуемом конце. Вот, скоро они потухнут, как и твоя жизнь. У всего сущего так. Сначала горишь, а потом, когда ничего от тебя не остается – ты угасаешь. Чернеешь, темнеешь, леденеешь. Даже если тебе всего ничего лет. Щепки сгорают первыми.

      Тот мальчик был он сам. Было так холодно и он не мог заставить себя пошевелиться, как и сейчас. Он кутался в одеяло, но не мог согреться, он жался к братьям и сестре, но те уже были холодны и не отвечали на его зов, не обнимали его в ответ, как вчера. А еще так хотелось есть. Голод крутил его кишки водоворотом, как те, что они видели весной на реке. Но эту весну ему уже не увидать.

      – Гермунд, Гудбранд! – мальчик тряс братьев. Слишком холодные руки, твердые, неподатливые. Они застыли точно у статуй. Глаза смотрели на него и больше не моргали. – Гретта! – но она тоже молчала, замерев навсегда. В последние дни она сильно кашляла. Сейчас же уста ее синие и холодные были полуоткрыты, но он не слыхал хрипов, что клокотали в ее груди, а облачка пара более не поднимались в воздух. Кожа была ее бела точно перламутр внутри раковин, как снег и лед, что сковал их страну, принеся разорение и бескормицу.

      Грегор положил голову к ней на грудь, прижавшись ухом. Пустота. Внутри нее было так пусто и тихо. Она умерла. Все они умерли. Как мать и отец, что покинули их уже давно.

      И он тоже умрет. Сил бороться больше нет, да и незачем… Он заплакал, а когда перестал отчего-то стало легко и даже не страшно.

      А потом пришел голос. Когда кто-то умирает, он слышит голоса своих предков, что зовут его. Так говорили старики. Видать, теперь пришел и его черед.

      Разум его полный печали и горести оставлял этот мир, это слабое тело. Он уходил вслед за ними. В никуда. Где нет ни голода, ни холода. Нет ничего, ни хорошего, ни дурного. Там нет страданий и радости тоже нет. Там одна лишь пустота.

      Голос был страшный, но Грегор не убоялся, он внимал ему. Ему уже нечего было бояться. Там же были голоса Гермунда, Гудбранда и Гретты. Оно забрало их? Или притворялось ими? Или это они и были?

      Эти слова врезались в память навсегда.

      Вот что оно сказало:

      Такие жадные… Если они не могут дать тепла. Забери. Они не достойны.

      Такие мелочные… Если они спрятали еду… Отбери. Не достойны.

      Отбери у них все. Съешь… Съешь…

      Так хочется есть! Съесть все. Всех их!

      Сам