Хозяйка Блистательной Порты. Наталья Павлищева

как жизнь.

      – Хм… арабы умеют философствовать… Но почему ты ничего не говорила об этом напитке?

      Роксолана с изумлением подняла глаза на Сулеймана:

      – Не говорила? Кому?

      Тот рассмеялся:

      – Ты права, никто не спрашивал. Пей, прикажу сварить еще.

      – Нет, его много не выпьешь, сон прогонит надолго.

      Глаза султана блеснули лукавством:

      – Ты хочешь спать рядом со мной?

      – О, нет!

      Она скользнула на ковер, прижалась к его ногам боком, устроила головку на его коленях. Так умела только Роксолана, а может, никто другой не рисковал столь вольно вести себя с Повелителем, все соблюдали дистанцию, помня о том, кто он? Для Роксоланы Сулейман с первого дня прежде всего был любимым мужчиной, с которым она познала страсть и радость общения. Роксолана не знала, что бывает иначе, покоренная лаской султана, она отвечала искренней любовью, отдавая самое себя, не только тело, но и душу, а потому ничуть не лукавила, когда говорила брату, что не может вернуться в отчий дом, потому что здесь ее сердце.

      Роксолана вела себя так, как подсказывало сердце, а не строгие правила, и Сулейман рядом с ней отдыхал душой, потому что искренность всегда приятней, чем наигранная покорность или страх сделать что-то не так. Она не изображала веселость, а веселилась от души, и плакала тоже, и даже злилась, забыв о том, кто перед ней, и ревновала, не умея скрыть ревность. Стремилась к Повелителю душой не потому что он султан и остальные его рабы, а потому, что Сулейман владел ее сердцем. Подарила душу в первую же ночь и жила в этом сладком плену.

      Может, потому плен был сладок и для него тоже, а остальные рядом с этой зеленоглазой колдуньей казались фальшивыми и надолго не привлекали. Кто бы ни попадал на султанское ложе, надолго не задерживался, Сулеймана снова и снова тянуло к его Хуррем.

      Пальцы Сулеймана осторожно коснулись ее волос, гладких и пышных одновременно.

      Хуррем и дочь научила так же приятно пахнуть и быть ухоженной. Для гарема это не редкость, но как часто женщины, либо произведя на свет сына, либо потеряв надежду привлечь султана, становились непривлекательными, толстели и всю оставшуюся жизнь посвящали только интригам и сплетням. Даже тоненькая Махидевран легко набрала вес, родив после Мустафы еще дочь, которая не прожила и дня. И только угроза стать в гареме никем и совсем потерять интерес султана заставила ее взяться за себя.

      Но это не помогло, в душе Сулеймана безраздельно царила Хуррем.

      – Повелитель… – вывела Сулеймана из задумчивости Роксолана, – сегодня Мехмед расспрашивал меня о снеге и о других странах.

      – Что ты ответила?

      – Сказала, что есть такие земли, где снег лежит всю зиму. Но я хотела попросить вас…

      – Слушаю.

      Он знал, что не драгоценность попросит, не рабыню, не новый наряд, а какую-нибудь книгу или возможность отправиться с ним на лодке на ту сторону Босфора.

      Не угадал, попросила другое:

      – Я иногда завидую Мехмеду, ему так