Отель «Прага». Татьяна Анатольевна Столбова

незначимы и малоинтересны. То, что могло ее заворожить, существовало вне мещанских категорий: внешность, голос, улыбка, взгляд. Как всякий романтик, Лина выбирала глазами и ушами, а вовсе не разумом. Так она выбрала Гиля, так – избежала знакомства с алтайским мальчиком, так была сражена наповал тридцатисемилетним Алексом Пулитцем.

      Впрочем, он и в самом деле тогда был очень хорош. Худощавый – и при этом развитый физически, с сильными красивыми руками, подвижный, легкий, – он одним своим обликом сразу производил впечатление, которое лишь усиливала его художественная внешность. На худом лице бриллиантами сияли совершенно необыкновенные глаза редкого ярко-голубого цвета. Лина, кстати, тогда еще не видела бриллиантов в реальности, только раз по телевизору, в каком-то детективном фильме, но подумала именно так: «глаза как бриллианты». Возле уголков крупного рта были ямочки, от которых при улыбке расходились крошечные скобки. Кожа была слегка обветрена и загорела. Позже Лина узнала, что он довольно много времени проводит на природе, с мольбертом. Еще позже она узнала, что он почти не пишет пейзажей, а на природу уходит по каким-то своим причинам. Может быть, ему просто нравится вид полулеса и полуполя, притулившихся у окраины Лалина.

      Любая одежда смотрелась на нем как на модели. Одевался он просто, но все вещи были привозные. Лина, конечно, сразу это не определила, только потом, когда взяла себе дурную привычку пристрастно рассматривать все, что с ним связано. А тот первый день знакомства, по сути – самый информативный, на деле не дал ей ничего, кроме ощущения сна, головокружения и беспричинного счастья.

      В квартире никого не было. Алекс провел Лину в комнату, порылся в шкафу, достал несколько вещей и охапкой сунул ей в руки, сказал, чтобы она переоделась, и вышел.

      Некоторое время Лина стояла в своем тупом анабиозе, прижав к груди чужие вещи, от которых исходил легкий, едва ощутимый аромат французских духов, и опять ничего не соображала. Затем очнулась, осмотрелась.

      Комната была довольно большая, но вся заставленная мебелью: тахта у стены, небольшой диван – у противоположной стены, огромный шкаф, трюмо, два стула, два кресла, торшер, стол, и – картины. Некоторые висели на стенах, но большинство просто стояли на полу, между тахтой и окном, прислоненные друг к другу. Тщательно натертый мастикой, но уже потрескавшийся паркет был точь-в-точь такой же, как в квартире Лины. Обои тоже были такими же, только в Лининой комнате основной фон орнамента на них был светло-розовый, а здесь – серебристо-серый.

      Две картины из тех, что висели на стенах, изображали красивую изящную молодую женщину. Ее лицо показалось Лине знакомым и несколько секунд спустя она догадалась, что это жена Алекса. Разумеется, Лина не раз видела ее во дворе, только в обыденном виде, а не в таком поэтичном. Здесь на ней была только полупрозрачная накидка, сквозь которую виднелась небольшая грудь, а внизу живота даже проглядывал темный треугольничек. Лина слегка покраснела, но продолжала рассматривать картину. Жена Алекса казалась на ней феей – воздушной, тонкой, легкой. На другой картине та же фея была вообще лишена всякого прикрытия, но это