Баренцева весна. Оганес Григорьевич Мартиросян

на куски. Она бы текла с клыков. Какие огромные витамины поступают в мой мозг, они просто не вмещаются в голове. Хочется взять витамин и запихать его ногой в организм.

      Поехал на улицу Моховую.

      – Женщина, вы выходите?

      – Выхожу.

      – Не выходите.

      – Зря вы так.

      – Я не думаю.

      Трамвай укатил вперед. Винсент шел, разглядывая прохожих. Они кутались в воздух. Головы людей носил ветер. Они катались по мостовой. Винсента заинтересовала вывеска киноподземелье, но он прошел мимо. Так он делал всегда. Настроение было приподнятым. Он получил письмо от столицы. В нем говорилось, что его картина Звездная ночь победила в конкурсе. Предлагалось поехать. Поезд через неделю. Тут он почувствовал нечто вроде тошноты. Что-то подступило к горлу. Он открыл рот и из него начали вылетать воробьи. За воробьями – голуби, за голубями – вороны. Они начали кружиться вокруг него. Поднялся смерч. Он перенес его через город. Винсент зажмурил глаза. Открыл он их снова в своей квартире. Звонил будильник, поставленный на двенадцать. Винсент встал, как рушится здание. Помылся и покурил. Сел рисовать портрет. Награждая щедрыми мазками картину.

      – Значит, про конкурс приснилось.

      Прошелся по комнате. Билет лежал на столе. Он написал Эми, та не ответила.

      – И не ответит, зачем ей я, зачем ей провинция, если она в Ньюпорте, а жаль, могли бы выйти значения, могли бы увидеться, я бы нарисовал ей портрет, теплые расстояния, а здесь Урал и Сибирь, всегда что-то не то, холодные реки и небеса, закаты в восемь часов утра, но не имеет значения, если Иван Андреевич Крылов идет по моим следам, лижет их и целует, гладит их языком, потому что я не написал своей главной картины, центральной и основной. Когда я ее нарисую, то стану неуязвим. Мне не будут страшны старость, болезнь, убийца, зверь, нищета, дурдом.

      Винсент перестал ходить по квартире, поставил чай на огонь. В дверь поступил звонок. Он распахнул ее. Никого. Ничего. Только грохот там, наверху, где разворачиваются радио, телевидение и интернет.

      – Невозможно дышать, говорить, писать, слышать, чувствовать, видеть.

      Он схватился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону.

      – Что я здесь делаю, надо бросать все, садиться на поезд, на самолет, спешить и нестись отсюда, оставить за собой провинцию, потому что она мелкое воровство, мелкое деторождение, мелкие берега, мелкие деньги. Только небо огромно, из-за которого все мало.

      Так прошла неделя, между рисованией и безумием, когда он зашел в вагон, положил чемодан в рундук и поехал. То есть стоял на месте, пока двигались и исчезали из виду поля, дома и деревья. Через десять часов начались железные заводы, много путей, много машин, много людей. Это была столица. Когда поезд встал, Винсент вышел на улицу, вдохнул закатное солнце, зашагал и спустился в метро, на Полицейской вышел, купил пачку сигарет, зашагал к хостелу. Позвонил организатору. Уточнил время и место для награждения, дошел до пятиэтажного дома, поднялся на лифте, зашел в дверь, предъявил паспорт. Заселился. Пошел гулять. Глядел на лица людей, которые, поступая в его глаза