Ружья Авалона. Роджер Желязны

надвое. Обе половины тут же загорелись. Первая кошка уже полыхала вовсю.

      Но голова той, что я разрубил пополам, еще была жива. Пылающие глаза ее обратились ко мне.

      – Я умираю последней смертью, – сказала она, – и я знаю тебя, открыватель Пути. Зачем ты убил нас?

      Тут пламя охватило ее голову.

      Я повернулся, протер клинок, вложил его в ножны, подобрал носилки и, отмахнувшись от вопроса, пустился дальше. Похоже, я начал догадываться, откуда взялась эта тварь и что имела в виду.

      Но и до сих пор иногда вижу во сне горящую кошачью голову и, дрожа, в поту просыпаюсь; ночь тогда становится еще темнее, и смутно проступает в ней нечто.

      Твердыню Ганелона окружал ров, и подъемный мост был поднят. Четыре башни высились там, где сходились мощные стены. А за стенами свечами тянулись к небу еще более высокие башни, словно присосавшиеся к низким мрачным облакам. Они затмевали первые звезды и бросали длинные черные тени на высокий холм. Кое-где уже светились окна, ветер доносил дальний невнятный говор.

      Я встал перед мостом, опустил раненого на землю, поднес руки ко рту и крикнул:

      – О-ла-ла! Ганелон! Мы припозднились!

      Раздалось звяканье металла о камень. Нас явно разглядывали откуда-то сверху. Я попытался приглядеться, но острота зрения еще не вернулась ко мне.

      – Кто там? – загремел громкий голос.

      – Ланс, он ранен, и я, Кори с Кабры, что доставил его сюда.

      Мои слова первый стражник прокричал другому, тот третьему и далее. Через несколько минут тем же способом проследовал ответ.

      А потом стражник крикнул:

      – Отойдите подальше! Мы опускаем мост! Можете входить!

      Сразу же раздался скрип, и вскоре подъемный мост с глухим стуком ударился о землю по нашу сторону рва. Я поднял раненого и вошел в замок.

      Так внес я сэра Ланселота Озерного в Твердыню Ганелона, которому верил, словно родному брату, а это значит – не доверял ни на грош.

      К нам тут же бросились люди, и я вдруг обнаружил себя в кольце воинов. Вражды, однако, не чувствовалось, только озабоченность была на их лицах. Я вошел на освещенный факелами просторный мощеный двор, заполненный скатанными походными постелями. Пахло потом, дымом, лошадьми, кухней. Здесь уместилась едва ли не целая армия.

      Люди подходили ко мне, глядели, что-то говорили друг другу. Наконец приблизились двое в полном боевом снаряжении, один из них тронул меня за плечо.

      – Иди туда, – показал он.

      Я последовал приказу, а они сопровождали меня по обе стороны. Подъемный мост со скрипом возвращался на место. Мы направились к главному зданию из темного камня. Через просторную прихожую в зал приемов, а потом к лестнице. Провожатый справа жестом пригласил меня подняться. На втором этаже мы остановились перед тяжелой деревянной дверью. Стражник постучал.

      – Войдите, – раздался в ответ, к несчастью, слишком знакомый мне голос.

      Мы вошли.

      Он сидел у окна во двор за большим деревянным столом. Коричневая куртка наброшена поверх черной рубашки, черные брюки свободно заправлены в темные