Аккорд. Александр Солин

тот и продекламировал то же самое по-французски.

      "То есть, размер один в один…" – задумчиво констатировал парень в очках.

      "Естественно!"

      Дальше было вот что: присутствующие по очереди отмечались поднятой рукой и читали припасенные стихи. Остальные, обратившись в слух, внимательно им внимали. Затем следовали комментарии, вопросы, уточнения. Впечатляющая, скажу я вам, демонстрация призвания и ранней зрелости. Я впервые слышал живую французскую речь. Может, далекую от совершенства, но достаточного качества, чтобы сделать вывод: мы говорим нутром, звук сидит у нас в горле, а у французов он катается во рту и отражается от нёба, как от неба.

      Дошла очередь до Софи, и она объявила: "Артюр Рембо, "Ощущение".

      Летним вечером в синь я пойду по тропе

      Средь уколов хлебов, попирая траву:

      Фантазер, подарю я прохладу стопе.

      Пусть омоют ветра мне младую главу.

      Буду я молчалив, мыслям ходу не дам:

      Но любовь без границ вдруг наполнит меня,

      И пойду, как цыган, по горам, по долам,

      Сквозь Природу – блажен, словно с женщиной я… *)

      Наконец круг замкнулся, и присутствующие, включая меня, принялись аплодировать, улыбаясь и переглядываясь.

      "А что же наш гость? – вдруг спросила хозяйка, и все, в том числе и Софи, уставились на меня. – Может, тоже прочитаете что-нибудь?"

      Я растерялся и приготовился промямлить, что не знаю стихов, но вдруг внезапная дерзость подхватила меня: "Да ради бога!"

      Стоит милый у ворот,

      Моет морду черную,

      Потому что пролетел

      Самолет с уборною…

      "А вот еще!"

      Говоря о планах НАТО

      Не могу, друзья, без мата.

      Да и вообще, друзья,

      Не могу без мата я.

      Я обвел компанию глазами – все смотрели на меня прямо-таки с научным интересом, а Софи покраснела и потупилась.

      "Ладно, шучу! – отступил я. – Я, вообще-то, по другой части. Если не возражаете, я сыграю…"

      Отставив мизинец, я выпил мелкими глотками коньяк, что был у меня в рюмке и направился к станку.

      "Расстроено" – тронув клавиши, укоризненно заметил я.

      "К сожалению!" – радостно откликнулась хозяйка.

      "Лорр" Эррола Паркера и "Танцующий бубен" Понса и Полла – две жемчужины моей коллекции. Именно ими я и решил угостить гордых филологов. Морщась и досадуя на лишенное слуха пианино, я принялся извлекать из его тусклого черного нутра глухие нафталиновые звуки. Уже в середине первой пьесы – яркой и энергичной вариации на тему a la Бах – кто-то позади меня обронил реплику, затем другую, и я понял, что далеко не все из тех, что прятались за моей спиной, способны были уловить мастерскую вязь мелодической линии, крепкой нитью связавшей многочисленные модуляции в единое целое. У меня возникло желание оборвать игру на полуслове, но я лишь умерил пыл. Окончив играть, встал, повернулся к публике и, присев с дурашливым видом на клавиши, извлек задним местом заключительный аккорд. Есть у нас, у таперов, такой выразительный привет невежам. В ответ невежи вежливо похлопали. Разочарованный, я вернулся на место и уселся рядом с Софи, которая ободряюще мне улыбнулась.