Введите обвиняемых. Хилари Мантел

триста акров земли, включая охотничий парк, почти вся она превращена в пастбища для овец и приносит в год по три шиллинга с акра – на двадцать пять процентов больше, чем если бы здесь по-прежнему были пашни. Овцы мелкие, черномордые, помесь английской породы с валлийской горной, мясо у них жесткое, но шерсть неплохая. По приезде король любопытствует: «Кромвель, на сколько потянет эта овца?» – и он, только глянув, дает ответ: «Тридцать фунтов, сэр».

      Фрэнсис Уэстон, молодой придворный, хмыкает:

      – Мастеру Кромвелю ли не знать! Он ведь когда-то был стригалем.

      Король отвечает:

      – Без торговли шерстью мы бы жили беднее. Что мастер Кромвель знает ее досконально – его достоинство, не изъян.

      Фрэнсис Уэстон только усмехается тайком.

      Завтра Джейн Сеймур поедет охотиться с государем.

      – Я думал, будут только джентльмены, – слышит он шепот Уэстона. – Королева, если узнает, рассердится.

      – Вот и будь умником, – тихо говорит он, – постарайся, чтобы она не узнала.

      – Мы в Вулфхолле все охотники, каких поискать, – бахвалится сэр Джон, – и мои дочери тоже. Вы думаете, Джейн робкая, но в седле она – Диана. Я не мучил моих девочек науками, все, что нужно, им преподал сэр Джеймс.

      Священник в дальнем конце стола кивает: старый дуралей, седенький, глаза мутные.

      Он, Кромвель, поворачивается к священнику:

      – И танцам тоже вы их учили, сэр Джеймс? Примите мое восхищение! Я видел, как сестра Джейн, Элизабет, танцевала при дворе в паре с королем.

      – Для этого у девочек был учитель, – хихикает старый Сеймур. – Учитель танцев, учитель музыки, и довольно с них. Иностранные языки им ни к чему – все равно никуда не поедут.

      – Я не разделяю такой взгляд. Мои дочери учились вместе с сыном.

      Иногда он говорит о них, об Энн и Грейс, умерших семь лет назад.

      Том Сеймур смеется:

      – Так они и на турнирном лугу упражнялись вместе с Грегори и юным мастером Сэдлером?

      – За исключением этого, – улыбается он.

      Эдвард Сеймур говорит:

      – Многие зажиточные горожане учат дочерей грамоте и счету, чтобы они могли помогать в конторе. Я слышал, так их легче выдать в хорошую купеческую семью.

      – Вообразите дочерей мастера Кромвеля, – говорит Уэстон. – Я не рискну. Думаю, они бы не усидели в конторе, зато мясницким топором бы орудовали – о-го-го. От одного их вида у мужчин бы подгибались колени – и не из-за вспыхнувшей любви.

      Грегори ерзает на стуле. Мальчик все время в своих мечтаниях, и не подумаешь, что слушает разговор, но сейчас голос Грегори дрожит от обиды:

      – Вы оскорбляете память моих сестер, сударь, которых даже не видели. Моя сестра Грейс…

      Джейн Сеймур кладет тонкие пальцы на запястье Грегори; чтобы его спасти, она отважилась привлечь к себе внимание общества:

      – Я последнее время немного учила французский.

      – Да неужели? – улыбается Том Сеймур.

      – Меня