.

гул; такое чувство, что сейчас собравшиеся устроят Кромвелю овацию. Тут леди Марджери подносит палец к губам и указывает глазами на короля во главе стола. Генрих начал заваливаться вправо, опущенные веки подрагивают, дыхание мерно и глубоко.

      Сидящие обмениваются улыбками.

      – Опьянел от свежего воздуха, – шепчет Том Сеймур.

      От воздуха пьянеть не зазорно, иное дело от вина: нынче король требует кувшин с хмельным напитком куда чаще, чем в прежние дни, когда был молод и строен. Он, Кромвель, смотрит, как Генрих наклоняется в кресле. Сперва вперед, словно хочет лечь головой на стол, потом вздрагивает, выпрямляется рывком. По бороде тонкой струйкой течет слюна.

      Эх, нет здесь Гарри Норриса, главного из королевских джентльменов, – вот кто сумел бы неслышной походкой приблизиться к государю, разбудить того легким касанием, тихой речью. Увы, Гарри уехал к Анне с любовным письмом от Генриха. Так кто же? Король не похож на усталого ребенка, как был бы похож лет пять назад. Видно, что это немолодой человек, сомлевший от обильной трапезы, лицо обрюзгшее, жилки кое-где полопались, и даже при свечах в редеющих волосах отчетливо различается седина. Он, Кромвель, кивает юному Уэстону:

      – Фрэнсис, необходимо ваше джентльменское вмешательство.

      Уэстон, притворяясь, будто не слышит, смотрит на короля: во взгляде – неприкрытое отвращение. Том Сеймур шепчет:

      – Думаю, надо поднять шум. Чтобы он сам проснулся.

      – Какой шум? – одними губами спрашивает Эдвард.

      Том изображает, что держится за бока.

      Эдвард вскидывает брови:

      – Смейся, если тебе хватит духу. Он решит, ты смеешься, что он пустил слюни.

      Король начинает храпеть. Заваливается влево, опасно нависает над подлокотником.

      Уэстон говорит:

      – Давайте вы, Кромвель. Вы из нас самый большой человек.

      Он с улыбкой мотает головой.

      – Наш король, храни его Господь, не молодеет, – важно произносит старый сэр Джон.

      Джейн встает. Шелест плотно расшитого атласа. Склоняется над королевским креслом, трогает руку Генриха – быстро, в одно касание. Король резко садится, хлопает глазами:

      – Я не спал. Просто прикрыл веки.

      Когда король уходит спать, Эдвард Сеймур говорит:

      – Мастер Кромвель, сегодня я с вами поквитаюсь.

      Откинувшись в кресле, с кубком в руке:

      – Чем я вам досадил?

      – Шахматная партия. Кале. Знаю, вы помните.

      Поздняя осень 1532 года. День, когда король впервые лег с королевой. Прежде чем отдаться Генриху, Анна стребовала клятву, что тот на ней женится сразу по возвращении в Англию. Однако шторма задержали корабли в Кале, и король не терял времени даром, стараясь заделать ей наследника.

      – Вы поставили мне мат, мастер Кромвель, – говорит Эдвард, – но лишь потому, что сумели меня отвлечь.

      – Чем же?

      – Спросили про мою сестру Джейн. Сколько ей лет, и все такое.

      – Вы решили, я к ней приглядываюсь?

      – А