Позывной «Крест». Константин Стогний

с порезанной щекой в неестественной позе откинулась назад, безвольно свесив руки.

      – Ее что, убили? – в ужасе спросила Светлана.

      Виктор спокойно подошел к женщине и приложил два пальца к сонной артерии.

      – Обморок… Света, у меня в номере в заднем кармане сумки коробочка с нашатырем. Тащи сюда. А я пока тут приберусь.

      С этими словами Виктор легко поднял довольно упитанную Антуанетту на руки, отнес к сдвоенному креслу и аккуратно уложил ее на бок.

      – Вай-уляй! – Это были первые слова Антуанетты Насралла, пришедшей в себя от паров летучей жидкости.

      – Не бойся, свои, – перевела слова Лаврова на арабский Светлана.

      – Где Аднан? – спросил Виктор на английском.

      Словно в ответ на вопрос, послышался сдавленный стон из угла вестибюля. Только сейчас Виктор заметил хозяина отеля, провалившегося в большой кувшин с широким горлом, который стоял в углу для красоты. Причем из него торчали только ноги и голова. Все остальное, сложенное пополам, находилось внутри сосуда.

      – Аднан, живой? – спросил Виктор, постучав по кувшину.

      – Ай-яй! – ответил араб.

      – Выползай отсюда! – потребовал Лавров и попытался вытащить Насраллу за руки.

      Пять минут продолжалась борьба человека с кувшином. Но никакие уловки не помогали, и Аднан принялся жалеть себя и плакать. Наконец Лавров не выдержал, ткнул ногой в кувшин и крикнул:

      – Вылезай, или разобью твою амфору! Буратино хренов!

      Хозяин отеля зашевелился, и Виктор после пятнадцатой попытки наконец-то смог его вытащить. К этому времени окончательно пришедшая в себя Антуанетта принесла воду и полотенце для брата.

      – Мистер Лэвров, а что такое «буратино»? – спросил Аднан, когда отдышался и немного оправился от боли в спине.

      – Надо же, запомнил, – буркнул тот на родном языке. – Можно подумать, что он знает, что такое «хренов».

      Светлана засмеялась. Вместе с ней засмеялась и Антуанетта, видимо решив, что все в порядке, раз гостям весело.

      А в углу продолжал тихо молиться мусульманин.

      – Он что, глухой? – спросил Виктор Аднана и Антуанетту.

      – Это правоверный Захреддин – паломник из Средней Азии, – с уважением сказала Антуанетта. – Сейчас он молится за нас с вами.

      Виктор был готов отпустить очередную колкость, как вдруг вспомнил, что он сам православный монах, и решил промолчать.

      «Та-та-та-та-та» – раздалось на улице. Это работал автомат Калашникова.

      «Неужели зачистка? – подумал Лавров. – Вот только этого нам не хватало».

      Виктор вдруг тонко ощутил послевкусие «своей-чужой» войны – Афганистана тридцатилетней давности. Разбитые дома, шумливые духаны, крики муллы с минарета и работа «Градов», которые при ошибке разведчиков могли ударить и по своим. Тот самый предательский страх, когда из каждого окна в городе могла прилететь смерть, и тут уж храбрись – не храбрись… Страшная, никому не нужная бойня, в которой повезло остаться живым… Это послевкусие отпечаталось в мозгу и долгое время