Кремлевский Папа. Егор Герасимович Посвежинный

со смеху. Помнишь?

      -А то не помню! А как мы с тобой решили сорвать танцы в клубе, помнишь? Принесли перец молотый, пол посыпали. Н

      а всех танцоров такой чох напал… Повыскакивали они на улицу, слезы текут, а мы кишки рвем…

      – Помню, этот, как же!

      – Я в лагерях тысячу раз всё прокручивала, перебирала по косточкам наши проделки. Лежу на нарах, Марьевка всплывает перед глазами. Я захожу в каждый двор, в дом, вспоминаю имена, здороваюсь, расспрашиваю обо всём. И

      ли захочу, например, вызову лето, купание на речке. Всех подруг, весь класс переспрошу за ночь. И

      будто дома побываю…

      – Родители твои, этот, живы, знаешь? Только они какого-то парнишку приютили, а его полевод конём затоптал, значит… За колоски…

      – Мне сведущие языки сообщали о родителях. А о мальчонке впервые от тебя слышу. Перед тем, как из лагеря удалось нарисовать ноги, мне о родителях сообщили. Отсычили весточку через третьи уста.

      – И

      сколько вас бежало, значит?

      – Эх, Вера!.. Бежали трое, а четвертая была «живая консерва».

      – Что за

      «консерва» такая?

      – Живая. Т

      ебе, Вер, этого не понять. Не хочу и трепаться.

      – «Консерва, консерва»… Как же она бежала? Как?

      – Ногами и бежала… Хотела мать увидеть, отца, а мы её в определенный момент замочили и разделали… Нет, Вер, не буду тебя расстраивать. Тебе с научными взглядами меня не понять…

      – Как это «замочили»? Замучили, значит?..

      – Да, Вер, « живая консерва» для того и берётся, чтобы в случае голодухи пришить и спастись остальным. Шестьсот километров до ближайшего посёлка! Как ты думаешь?… Кругом тайга. жратвы никакой. Вот в самый трудный момент открываем «консерву…»

      – Ой, ой, Настя! Не говори об этом Толе! Да он сразу же… Н

      е ожидала я от тебя такого, Настя! Так вы, значит, живого человека, этот…?

      Настя кивнула головой, затихла, чувствуя

      неловкость. Испуганный взгляд подруги обжигал ее изнутри.

      – И что же, этот, вы её, значит, съели?.. И ты ела?..

      Настя уронила голову на стол, затряслась…

      Осуждающим взглядом Вера смотрела на подругу. Поселившийся

      в ней азарт городской жизни не допускал такого безумия. Вера, раскрыв рот, так и стояла, словно безмолвный крик застрял у нее в горле.

      – Господи-и-и! -запричитала она. – Да что же, этот, делается? Да неужели можно ни за что живого человека, этот?..

      – Вера! -подняла голову Настя. – Если бы мы её не порешили, я бы не сидела у тебя за столом, кости мои давно бы в тайге волки изглодали. Ясно?

      Пригвоздив подругу презрительным взглядом, Вера отпрянула на другой край стола, отбежала к окну, заметалась по кухне, не зная, что делать после такого страшного признания.

      – Не знала я, Насть, о твоём прошлом, значит… Е

      сли Анатолию рассказать, то будет тошно, этот, нам с тобой…

      Вышвырнет он, Насть, сразу. У него же авторитет в институте, с ним считаются, значит.